ЦАРСКАЯ РОССИЯ И МОНГОЛИЯ В 1913-1914 гг.
Из официального издания б. министерства иностранных дел («Сборник дипломатических документов по монгольскому вопросу. 23/VIII 1912—2/ХI 1913 г.», изд. МИД. СПБ. 1914) нашему читателю известны основные моменты той дипломатической борьбы, какая разгорелась в 1911-1913 гг. между Россией и Китаем вокруг вспыхнувшего в ту пору в Монголии национально-революционного движения. Переписка, опубликованная царским дипломатическим ведомством, завершалась воспроизведением текста русско-китайской декларации от 23 октября (ст. ст.) 1913 г.
Китайское правительство признавало автономию Внешней Монголии, обязалось не посылать туда своих войск, не содержать там своих гражданских и военных властей и воздерживаться от колонизационных мероприятий. Китайское правительство обязалось вместе с тем к совместному разрешению с Россией всех основных политических и территориальных вопросов Внешней Монголии.
Публикуемые ниже документы относятся к следующему непосредственно за тем периоду. В некоторой своей части они являются извлечением из той коллекции документов, которые войдут в подготовляемую к печати большую публикацию дипломатических документов периода «кризиса» 1914 г.
Локальный характер, какой в течение всего рассматриваемого времени продолжала сохранять монгольская проблема, определялся экономической маломощностью и географической изолированностью территории Монголии от центров большой империалистической борьбы. Тем не менее, поскольку здесь сталкивались такие крупные силы, как царская Россия и богдыханский Китай, монгольский вопрос привлекает к себе внимание не только как вопрос освободительного движения определенного национального целого, но и как вопрос международный, вопрос борьбы капиталистических хищников, соревнующихся в деле лучшей его эксплоатации.
Окаймленное высокими горными хребтами, находившееся долгое время лишь в номинальной зависимости от Китая, монгольское плоскогорье, особенно в своей северной части, так называемой Внешней Монголии, заключало в себе прекрасно сохранившиеся памятники первобытного скотоводческого хозяйства и феодально-крепостнических отношений. [4]
Дробление Монголии на хошуны (уделы), являвшиеся родовым владением цзаеака (князя), роль цзаеака, как верховного правителя своего хошуна, значение монастырей, как зачатков городских поселений, при которых формируется класс крепостных крестьян (шаби), рост политического веса ургинского богдо-гэгэна, так наз. хутухты, первенствующего духовного лица во всей Монголии, одного из важнейших перерожденцев Будды по ламантскому вероисповеданию, владеющего около 100 000 шабинаров, кочующих по Халхе вперемежку с данниками халхасских князей, — таковы внешние контуры общественно-политического уклада Монголии, трехмиллионное кочевое население которой было разбросано на территории, по площади равной около 3 млн. км.
4100-верстная граница с Китаем и 2 900-верстная граница с Россией ставили монгольских кочевников под удары китайского торгового капитала, с одной стороны, и российского — с другой.
В начале XX века и особенно в годы, непосредственно следующие за русско-японской войной, феодальная Монголия все явственнее начинает испытывать давление капитализма и, прежде всего, начинает чувствовать тяжесть руки своего исконного сюзерена:
Из донесений, получавшихся в министерстве иностранных дел от генерального консула в Урге в 1905 г. (См. тел. Любы от 27/VII 1905 г. и донес. Кузьминского от 4/IX 1905 г. № 1159. (Архив Революции и Внешней Политики. Даты сохраняются такими, какие даны в мин. ин. дел. т. е. по старому стилю.)), мы узнаем, что китайское правительство намерено было приступить к реорганизации управления Монголии, что оно начало проводить отчуждение хошунных земель и заселение их пришлым китайским элементом. Консульством отмечается, в связи с тем, значительный рост недовольства среди монгольских кочевников, тревога за свое будущее, охватывающая правящие классы (князей и прежде всего князей округа Халха), пробуждение «национального самосознания» и, наконец, стремление к объединению разрозненных княжеств, к образованию независимого от Китая государства.
И тогда же, как гласит сообщение русского ген. консула, князья обращаются к последнему «за советом й содействием».
Донесения русского ген. консула от 1907 г. сообщают об усиливающейся китайской активности и о возрастающем волнении среди монгольских князей. Они констатируют «неуклонное намерение китайского правительства подчинить Монголию общему китайскому порядку управления и поселить на монгольской земле китайских колонистов, что поведет к стеснениям кочевого быта и скотоводческого хозяйства, составляющего средства к существованию». Проводя энергичную колонизаторскую кампанию, китайское правительство принимает меры к поощрению китайской торговли и к открытию в Урге китайского (Дайцинского) банка, который должен был кредитовать китайских купцов и выдавать ссуды монгольским князьям. Когда, по свидетельству русского консула в Урге, пекинское правительство затребовало от ургинского амбаня необходимые для разработки реформ статистические сведения о Монголии, ее населении и природных богатствах и амбань разослал по стране своих агентов для собирания затребованных данных,— «всюду только и слышались разговоры о пекинских распоряжениях, о [5] намерениях Китая и об ожидающей их, монголов, несчастной участи». И снова устраиваются съезды монгольских князей, и князья ходатайствуют перед пекинским двором о сохранении в Монголии status quo и о недопущении туда китайских колонистов; и, как рассказывает русский консул, они снова обращаются к нему за советом и содействием (Записка ген. консула в Урге Шишмарева от 24/Х 1907 г.).
В1908 году те же мотивы дополняются сообщениями о китайских проектах постройки железной дороги между Ургою и Калганом, о проектах развития горной промышленности в Монголии, учреждения в ней школ (Донесение Шишмарева от 11/VIII 1908 г. № 832).
Пекинское правительство поручает ургинскому амбаню обсудить с халхасскими князьями вопрос об участии монголов в будущем китайском представительном органе и выяснить причину их оппозиции проектируемым реформам (Тел. его же от 24/111 1909 г. № 374).
Мотивируя свою точку зрения интересами монгольского скотоводчества, князья остаются при прежних решениях. Они ходатайствую об оставлении Халхи в настоящих ее условиях; когда же весною 1909 года они созываются в Ургу на совещание, оказывается, что вопрос о железных дорогах обсуждению не подлежит, ибо «уже последовало категорическое предписание из Пекина о том, что железная дорога должна быть построена во всяком случае» (Донесение его же от 2/V 1909 г. № 531). Обращает на себя внимание указание ургинского ген. консула на происходящее в этот период усиление влияния хутухты, который становится политическим центром движения и «руководителем положения» (Тел. его же от 24/111 1909 г. № 374). Разыгрывающийся в 1910 г. конфликт между хутухтою и амбанем в Урге приобретает в такой обстановке сугубо политический характер и дает внешний толчок дальнейшему развитию событий. К характеристике создавшегося положения следует указать на то, что поводом для указанного конфликта послужил факт, который при других обстоятельствах не должен был выйти за пределы обычной хроники происшествий. 26/III 1910 г. в Урге между тремя монгольскими ламами, находившимися в нетрезвом виде, и служащим одной китайской лавки произошла драка. Арест лам вызвал стечение толпы, разгромившей лавку и вступившей в столкновение с китайскими солдатами. Прибывший к месту происшествия амбань Сань-до был встречен градом камней. Последовавшие затем аресты, дознания, допросы и пытки вызвали повторные уличные беспорядки, на которые Пекин реагировал устранением от должности нескольких приближенных к хутухте лам, в том числе его ближайшего помощника Шандцзодбе (Управляющий монастырским имуществом), как главного виновника беспорядков. Хутухта протестует, полемизирует с Пекином, неоднократно, но безуспешно посылает туда для подкупа нужных людей крупные суммы денег.
Между тем его отношения с местными китайскими властями осложняются новым инцидентом, разжигающим китайско-монгольскую вражду и усиливающим взаимное озлобление. [6]
Чтобы «досадить» китайцам, он требует от амбаня очистить от торговых палаток главную площадь ургинского дамского города, служившую единственным торговым рынком для китайских, монгольских и русских купцов. «Воспользовавшись этим, — рассказывает русский генеральный консул в Урге,— Сань-до с разрешения пекинского правительства отвел для китайского рынка большую площадь около амбаньского ямыня, приказав огородить ее, выкинуть флаг и обложить торгующих сбором. Он проектирует постройку в Урге китайских кожевенных, мыловаренных, шерстопромывательных и даже суконных фабрик. Когда рывок китайский и монгольский был по распоряжению амбаня переведен на указанную площадь, хутухта послал кн. Намсарая объявить монголам, что они должны по-прежнему оставаться и торговать на площади дамского монастыря. Правитель Сань-до донес в Пекин о неисполнении хутухтою и шамбинским управлением высочайшего повеления богдыхана относительно Шандцзодбе и да-лам, а также распоряжения пекинского правительства по поводу ургинского торгового рынка»... В заключение консул указывал на возможность громкого следствия и на предстоящую присылку в Ургу китайских войск с карательными целями.
Конфликт хутухты с китайскими властями занял весь 1910 год (Записка Шишмарева, датир. 1910 г., донесения его же от 29 и 31 /III 1910 г. № № 328 и 344, донесения Лавдовского из Урги от 20/XI 1910 г. № 1229). Потерпев фиаско в своей борьбе с китайскими властями, хутухта обращается за помощью к России (Тел. Лавдовского от 18/XI 1910 г. № 1215). Между тем китайское правительство с неослабной энергией продолжает свою колонизаторскую политику в Монголии и приступает к проведению реформ в области военного дела в Халхе, намереваясь заменить монгольские гарнизоны состоящих в ведении ургинских амбаней пограничных постов китайскими реформированными войсками. Последняя мера отнюдь не способствует успокоению страны; с севера идут сведения о столкновениях между китайскими войсками и монголами (Донесение Лавдовского от 18/V 1911 г. № 473). При таких условиях, следуя по тому же пути, на который только что стал в своей борьбе с китайской администрацией хутухта, князья Северной Монголии принимают общее политическое решение. «Совещание князей окончилось,— гласила телеграмма Лавдовского от 15/VII 1911 г. за № 691— После долгих прений все пришли к заключению, что проводимые китайцами реформы направлены к окончательному порабощению Монголии, протест против действий китайцев признан бесполезным. Решено не медлить более и обратиться к нам с просьбою о покровительстве, а пока дать уклончивый ответ на требования правительства. Сегодня гэгэн сообщил мне резолюцию совещания и прибавил, что через несколько дней депутация от духовенства, князей и народа выезжает в С.-Петербург, где подаст формальную просьбу о принятии Халхи под протекторат России. Опасаясь, что китайские власти, узнав о том, примут по отношению к монголам репрессивные меры, хутухта и князья просят немедленно прислать в Ургу под каким-либо предлогом русские войска, присутствие коих воспрепятствовало бы насилиям китайцев. Я просил обождать отправлением депутации до получения от вас ответа на мою телеграмму. Необходимо немедленно и точно определить наше отношение к изложенным фактам»... [7]
Не подлежит никакому сомнению, что роль царских дипломатических агентов в Монголии отнюдь не сводилась к роли пассивных наблюдателей происходящих событий и автоматических передатчиков «самостоятельных» решений монгольских князей. О крупной работе по организации симпатий монгольской знати к «белому царю» мы хорошо знаем из серии писем пресловутого Бадмаева к Александру III, Николаю II и Витте, относящихся еще к 90-м годам XIX века («За кулисами царизма. Архив тибетского врача Бадмаева», Гиз, 1925 г., «тр. 49—112). Правда, на одной из первых записок Бадмаева, где развивался план присоединения к России Монголии, Тибета и части Китая, рукой Александра III было помечено: «все это так ново, необыкновенно и фантастично, что с трудом верится в возможность успеха». Но несомненно, что политика подкупов и обещаний, проводившаяся царским правительством, подготовляла в лице монгольских князей и духовенства исподволь и. так сказать, впрок серьезный оплот для утверждения своего Влияния в Монголии и должна была принести в известное время известные плоды. И понятно, что просьба «хутухты» и князей не могла заключать в себе для царского правительства особой неожиданности.
Как же ответило царское правительство на «просьбу» монгольских князей? Как повело оно себя в монгольском вопросе?
Из сказанного явствует, что политика пекинского правительства в монгольском вопросе являлась прежде всего политикой китайского торгового капитала, стремившегося овладеть монгольским рынком, выбросить на свободную территорию избытки собственного населения и создать надежный буфер на границе с Россией. Что касается проникновения русского капитала в Монголию, можно сказать, что, в то время как в других районах Дальнего Востока он выступал под сильным прикрытием солдатского штыка, концессий, привилегий, договоров и казенного золота, в Монголию он выходил первоначально в лице русских колонистов и отдельных торговцев, проникавших туда издавна за свой страх и риск, без сколько-нибудь значительного прикрытия.
Еще в 1854 г., когда, собираясь использовать критическое положение пекинского правительства, генерал-губернатор Восточной Сибири Муравьев выступил с проектом объявления Монголии под русским протекторатом, Особый Комитет на заседании от 26 января склонился к осторожному решению вопроса, ограничивавшему деятельность Муравьева «снисканием расположения монгольского хутухты» и завязыванием связей с наиболее влиятельными князьями.
Рецидив активистских тенденций того же Муравьева, относящийся к 1860 г., нейтрализуется умеренно-осторожным постановлением Амурского Комитета от 12 января того же года (См. Б. М. Гурьев, «Политические отношения России к Монголии», 1911 г.).
После 1881 г., когда русским правительством была выговорена в Петербургском соглашении ст. 12-я, предоставлявшая русским подданным право беспошлинной торговли в Монголии, монгольский вопрос выдвигается снова в 1897 г., в разгар русского продвижения в Манчжурию. Тогда, как известно, в тесной связи с [8] полуправительственным Русско-Китайским банком, образуется особый синдикат для эксплоатации рудных богатств Монголии, превращающийся позднее (в 1900 г.) в акционерное общество «Монголор», но уже к 1904 г. «Монголор» хиреет от недостатка денежных средств, и обсуждается вопрос об его ликвидации (См. Б. Романов. «Россия в Манчжурии». Лнгр. 1928, стр. 14, 601—602).
В том же 18981., при переговорах с Китаем о займе, Витте требует железнодорожной и промышленной монополии для России не только в Манчжурии, но и в Монголии, однако требование это скоро снимается Муравьевым (Там же, стр. 192, 193, 196). Русско-английское соглашение по железнодорожному вопросу 16 (29)/IV 1899 г., по которому Монголия попадала в сферу русского влияния, для русской политики в монгольском вопросе получает лишь принципиальное значение. Относящиеся к 1903 г. домогательства Безобразовской группы, требующей открытого присоединения Монголии, кладутся царем под сукно (Там же, стр. 459, 460). На проекте инженера Риппоса от 28/III 1905 г., предлагающего в помощь Великому Сибирскому пути постройку новой двухпутной ширококолейной линии, имеющей пройти через Монголию и соединить Уральск со ст. Манчжурия, Ламздорф делает пометку: «Много верного, но кто возьмется за постройку и кто даст деньги» (Дело МИД В.Д.К. № 687).
Статьей 3 русско-японской конвенции 17/VII 1907 г. Япония признавала особые интересы России во Внешней Монголии, однако приложенной к конвенции секретною нотой оговаривала, что признание это не должно нарушать общих принципов соблюдения status quo и равных преимуществ.
И на приведенные выше первые обращения монголов за содействием и помощью в их борьбе с китайским торговым капиталом министерство иностранных дел, озираясь на Японию, обычно отвечало в осторожных и сдержанных формах: «не отклонять категорически предложения далай-ламы, благотворное влияние коего следовало бы использовать в полной мере» (Тел. министра ин. д. Козакову от 28/VII 1905 г. Л» 135); «обещать монгольским князьям нравственную поддержку русского правительства» (Выписка из секр. донес. Кузьминского от 4/1Х 1905 г. № 1159 и царская помета на нем от 1/Х 1905 г.).
И даже в 1910 г., когда разыгрался конфликт хутухты с амбанем, русское дипломатическое ведомство ограничивает свое содействие передачей доклада хутухты его доверенным лицам в Пекине и наведением справки относительно дела Шандцзодбе. «Что же касается настояний на сохранении за последним его должности, — писал Козаков Коростовцу,— то мы опасаемся, что такое вмешательство во внутренние дела Китая может лишь повредить хутухте, поддерживать же эти настояния какими-либо мерами давления не входит в виды императорского правительства» (Тел. Козакова от 26/XI 1910 г. № 1737).
К переходу от политики пассивной благожелательности к определенным «мерам давления» особенно настойчиво звал русский посланник в Пекине. Останавливаясь на [9] мероприятиях, проводимых китайцами в Монголии, направленных к укреплению в ней китайского влияния, Коростовец предлагал, договорившись предварительно с Японией и Англией и опираясь на их поддержку, понудить Китай к сохранению в Монголии status quo и к отказу от введения там военных преобразований (Депеша Коростовца от 3/XI 1910 г. № 104). «Относясь с сомнением» к осуществимости проекта Коростовца, министр иностранных дел обратился с запросом в Лондон и в Токио. Малевский-Малевич писал, что правительство «считает вообще принятие слишком сильных мер воздействия на Китай в настоящий момент вдвойне опасным», что оно боится, во-первых, могущих возникнуть в Китае волнений и, во-вторых, возможности бросить тем самым Китай в объятия Америки (Письмо Малевского-Малевича от 3/XII 1910 г.). Бенкендорф, в свою очередь, предупреждал, что всякая русская акция, направленная против Китая, хотя бы то было сосредоточение войск у китайской границы, может вызвать серьезные международные осложнения, ибо в «Китае гораздо более, чем в Персии, заинтересованы все европейские державы», не говоря уже о заинтересованности Соединенных Штатов Америки (Письмо Бенкендорфа от 10/XII 1910 г.).
Точка зрения министерства иностранных дел на монгольский вопрос особенно яркую формулировку получила в телеграмме министра Коростовцу от 27/VII 1911 г. № 1046: «Внутреннее положение Халхи само по себе не затрагивает наших жизненных интересов. Монгольский вопрос важен для нас как средство и должен быть использован при решении других политических задач наших в Китае».
Из сказанного явствует, что в течение долгого времени Монголия оставалась в стороне от большой дороги русской дальневосточной политики, что до известной поры у царского правительства не было достаточных политических и стратегических стимулов к активизации своей политики на этом относительно захолустном участке империалистической борьбы.
Констатированная выше относительная пассивность русской политической линии в монгольском вопросе, равно как и последующая эволюция этой линии, не может быть понята без ответа на основной для всей совокупности русско-монгольских отношений вопрос о значении монгольского рынка для русского торгового капитала, о проникновении последнего в Монголию и о ходе соперничества его с китайским торговым капиталом (См. М. Боголепов и М. Соболев, «Очерки русско-монгольской торговли», Томск, 1911 г. д Болобан, «Монголия в ее современном торгово-экономическом отношении». Отчет агента мин-ва торговли и промышленности за 1912/13 г.; И. Майский, «Современная Монголия». Иркутск, 1921 г.; А. Беннигсен, «Несколько данных о современной Монголии». СПБ., 1912; Ю. Кушелев, «Монголия и монгольский вопрос». СПБ, 1912 г.).
Значительный толчок развитию русской торговли в Монголии дал, как известно, Тянь-цзинский трактат 1858 г., ликвидировавший значение Кяхты, как транзитного пункта следующих из Китая чайных грузов, и обративший энергию русского торгового капитала на соседнюю территорию Монголии. В 1860 г. основывается в Урге первая русская торговая фирма. В 1883 г. их насчитывается 10, в 1910 г. — свыше 20. [10]
В 60-х гг. русские торговые фирмы появляются в Кобдо и Улясутае, в течение последующих двух десятилетий они проникают вглубь монгольских степей и устанавливают свои фактории по хошунам. Емкость монгольского рынка, где главным потребителем являлось мелкое скотоводческое хозяйство, не могла сулить русскому капиталу особенно крупных перспектив: Северная Монголия могла потребить товаров на сумму около 20 миллионов рублей; вся Монголия — на сумму 35-40 миллионов. Основною чертою русской торговли в Монголии было господство в ней мелкого капитала: первые русские купцы — не московские и петербургские предприниматели, а мелкие кулаки-торговцы, выходцы из захолустных сибирских городов. По статистике первого десятилетия XX столетия средний оборот самых крупных из оперировавших в Монголии русских фирм не превышал 500 тыс. рублей, капитал же мелких фирм, в среднем, был около 20 тыс. рублей.
Разрозненные и слабые, преследовавшие цели легкой и быстрой наживы, практиковавшие примитивные хищнические приемы торговли (Чистый годовой доход ниже 40—50% в обиходе русских купцов в Монголии расценивался, как неудача, — привозимые из России товары продавались с накидкой в 100%.), эти представители русского торгового капитала столкнулись в стране с издавна сложившейся широко разветвленной китайской торговлей.
Ст. 12 Петербургского протокола не оказывалась для них достаточной гарантией в конкурентной борьбе с китайцами, и в конце 90-х годов, когда китайские купцы стали ввозить в Монголию дешевые английские и американские фабрикаты, безнадежность позиций русской торговли уже обнаруживается с достаточной явственностью.
Правда, общая сумма торгового оборота России с Монголией продолжает расти, увеличиваясь, в частности, для Западной Монголии, с 1349 тыс. руб. в 1891 г. до 3 677 тыс. рублей в 1908 г. Однако вся незначительность размеров русско-монгольского товарооборота станет ясной, если мы сопоставим цифру, ее определяющую, с суммой товарооборота Китая с Монголией для 1908 г.: первая была равна 8 млн. руб., а вторая — 50 млн. руб. Но и этого мало: рост русско-монгольского товарооборота за указанный период 1891-1908 гг. происходил почти исключительно за счет роста русского вывоза из Монголии: в то время как последний возрос на 566 %, ввоз русских товаров в Монголию за тот же период времени увеличился всего лишь на 22 %. Русская торговля в Монголии приобретала специфически скептический характер (прежде всего скупка шерсти и скота), и русский торговый баланс с Монголией становился пассивным.
Мы отметили выше преобладание мелкого капитала в русской торговле с Монголией. К началу второго десятилетия нового века в русской торговле с Монголией отмечается тенденция концентрации, появляется ряд крупных русских торговых фирм (Стукен, Зеергаген, Швецов, Бидерман). К этому времени монгольским рынком начинает сугубо интересоваться объединившее под своим флагом крупнейших русских мануфактуристов «Русское экспортное товарищество», основывающее к 1912 г. свои отделения в Урге и Улясутае (См. «Русское экспортное товарищество. Отчет за первый операционный период с 14 мая 1909 г. по 1 янв. 1910 г.», то же за 1910, 1911, 1912 и 1913 гг.). В1909 г. при министерстве торговли и промышленности создается [11] «Особое междуведомственное совещание», под председательством Лангового (Первое заседание состоялось 16/IV 1909 г.), ставящее своего задачей собирание материалов для изучения монгольского рынка. Вопрос о судьбах русской торговли в Монголии не сходит со страниц повременной печати. Для изучения монгольского рынка снаряжаются целые экспедиции: летом 1910 г. отправляется торговая экспедиция, организуемая московскими мануфактуристами, вслед за нею едет такая же торговая экспедиция, устраиваемая Томским обществом изучения Сибири. Вопросы организации торговли с Монголией горячо обсуждаются на частных совещаниях представителей московского купечества. Член совета «Русского экспортного товарищества» Рябушинский на одном из таких совещаний резко критикует занятую в монгольском вопросе русскою бюрократиею позицию («Новое время» от 15/XII 1913 г.).
Возвращающиеся из экспедиций привозят самые неутешительные и тревожные данные. Констатируется паралич русской торговли: систематическое вытеснение русской мануфактуры иностранными тканями; угрожаемое состояние констатируется даже для русской скупщической торговли. Мало того, — по словам М. Боголепова и М. Соболева, подытоживавших труды Томской экспедиции, — победившие русских на монгольском рынке китайцы еще не использовали в полной мере своего выгодного положения: первые же их шаги в области железнодорожного строительства в Монголии «могут радикально перевернуть все дело»; «железная дорога от Урги до Калгана легко может иметь катастрофическое значение для русской торговли». И еще констатируется один грозный факт: китайские купцы являются лишь комиссионерами Англии и Северо-Американских Соединенных Штатов, и победа их является лишь победою американской и английской мануфактуры (См. М. Боголепов. Op. cit., стр. 474-475).
Посещающий Монголию агент министерства торговли и промышленности А. Болобан видит опасность для русской торговли и в том, что автомобильное движение Кяхта— Урга может попасть в руки немцев (См. А. Болобан. Op. cit., стр. 15). Возвращающийся из поездки по Монголии (1909-1911 гг.) гр. Беннигсен обращает особенное внимание на создание на границе с Россией китайских военных поселений (См. А. Беннигсен. Op. cit., стр. 38).
И тот же Беннигсен и упоминавшийся выше Болобан и возвратившийся из поездки по Монголии путешественник Кушелев отмечают приобретающий прямое политическое значение факт крупной задолженности монголов китайским кредиторам, доходящей для всех хошунов до 12 млн. рублей, и исключительную роль, которую сыграл в этом деле своими ссудами Дайцинский банк в Урге, которому одни только князья задолжали свыше 1 млн. рублей (А. Болобан. Op. cit., стр. 46; Ю. Кушелев, стр. 59; А. Беннигсен, стр. 98).
Необходимость организовать в противовес Дайцинскому банку особый русско-монгольский банк намечалась всеми, как очередная задача русской политики. [12]
Мы остановились на мнениях и заключениях различных отправлявшихся в Монголию путешественников, чтобы констатировать общность их точек зрения, служившую показателем нового активного интереса к монгольскому рынку, который к концу первого десятилетия стал проявляться у представителей русского купечества и русской мануфактурной промышленности.
Рассматриваемый период характеризуется, таким образом, назреванием новых тенденций в русско-монгольских отношениях, тенденций к организованному и руководимому мануфактуристами-фабрикантами выступлению русского капитала, к ломке старых Традиций кустарнического разрозненного проникновения. русского капитала в Монголию.
Нет никакого сомнения, что в условиях намечающейся новой обстановки проводившаяся министерством иностранных дел линия воздержания от вмешательства в монгольские дела должна была претерпеть некоторые изменения. Мы оставили в нашем изложении министерство в тот критический момент, когда оно узнало о решении монгольских князей и хутухты отправить в Петербург депутацию для переговоров о принятии Халхи под протекторат России.
Несмотря на увещания Коростовца (Тел. Коростовца от 30/VII 1911 г. № 459), указывающего, что отказ в заступничестве поведет к падению русского престижа в Монголии и к «ободрению» Японии, которая не замедлит «занять наше место» в Халхе, министерство иностранных дел медлит с ответом, боязливо топчется на одном месте и только под давлением председателя Совета Министров (Письмо председателя Совета Министров Нератову 21/VII 1911 г. № 3529) решает не препятствовать приезду монгольской делегации. Делегация прибыла в Петербург 2 августа.
В течение своего трехнедельного пребывания в Петербурге она посещает Нератова, Тимашева, кн. Ухтомского, Коковцова и, наконец, Столыпина. Коковцов и Столыпин, призывая к осторожности, обещают монголам поддержку. Коковцов, беспокоясь за судьбу делегатов, настаивает перед министерством иностранных дел на предъявлении Китаю требования об отозвании амбаня из Урги. Особенный интерес к монгольским делам проявляет директор общей канцелярии министерства финансов Львов (Рапорт шт.-кап. Макушека от 12/VIII 1911 г.).
Протокол журнала Особого совещания по делам Дальнего Востока, состоявшегося 4/VIII 1911 г., изложен в резолютивной форме и не отражает хода совещания.
Из мотивировки вынесенного постановления ясно, что министр иностранных дел указывал на связанность России обострившимися делами Ближнего Востока и на невозможность при таких условиях активно выступить в монгольском вопросе. Решение Особого совещания сводилось к следующему: «не принимая на себя обязательства силою оружия отстаивать задуманное монголами Халхи отложение от Китая», выступить «посредником между ними» и поддержать «дипломатическим путем стремления монголов сохранить свою самобытность, не порывая с их сюзеренами — императорами дайцинской династии». Практически намечались два шага: 1) сделать в Пекине представление по поводу проектируемых в Халхе преобразований, 2) «для успеха представлений» и для [13] безопасности монгольской делегации немедленно послать в Ургу на усиление консульского конвоя сотни казаков с пулеметами.
Назначенным штабом Иркутского военного округа для негласного сопровождения членов монгольской делегации шт.-кап. Макушеком была представлена в министерство иностранных дел записка под заголовком «К грядущему восстанию в Монголии и о средствах, необходимых для его осуществления». План восстания сводился к организации сети складов оружия под флагом торговых фирм, к формированию партизанских отрядов и к вооруженному выступлению для захвата власти. На полях записки рукою Козакова, которому в ту пору принадлежала в министерстве руководящая роль в дальневосточных делах, было помечено: «Какой вздор».
Держа курс на сохранение во что бы то ни стало мирных отношений с Китаем и придерживаясь сугубой конспирации, русское министерство логикою событий приближалось однако к постановке вопроса, дававшейся «революционным» штабс-капитаном.
В секретной телеграмме от 10/VIII за № 1125 Сазонов пишет Коростовцу, что считает «принципиально вполне возможным», «в случае неуспеха наших представлений [в Пекине] и неизбежности восстания Халхи», выдать монголам оружие. В соответствии с этим военный министр отдает распоряжение (Письмо Сухомлинова Сазонову от 17/Х 1911 г. № 4271) о передаче 15 000 винтовок и 7 500 000 патронов в штаб Иркутского военного округа.
В начале ноября по просьбе уполномоченного князьями хутухты из штаба была произведена под видом частных сделок выдача монголам заготовленного огнестрельного оружия и дополнительно 15 000 шашек (Письмо Сухомлинова Нератову от 3/XI 1911 г. № 340).
Сам автор приведенной пометы уже в конце сентября готов был к использованию благоприятно складывавшихся обстоятельств. «Затруднения,— писал он Коростовцу (Тел. Козакова от 30/IХ 1911 г. 1482), — которые создает китайскому правительству революционное движение на юге Китая, могли бы быть использованы нами для закрепления каким-либо письменным актом признаваемого китайцами на словах положения нашего в вопросе о судьбах Монголии»...
В начале ноября Козакову приходится думать уже только о том, как бы повлиять на монголов, чтобы они «выставили своею целью не разрыв с Китаем и переход под протекторат России», а только «сохранение самобытного строя Монголии» путем осуществления автономии, чтобы «была избегнута опасность для нас быть вынужденными отстаивать вооруженною силою Монголию от китайского засилья» (Тел. Козакова от 9/ХI 1911 г. № 1853).
Пока Коростовец пикируется в Пекине с китайскими министрами, движение в Монголии продолжает разрастаться и принимает организованные формы.
Участвующий в раздаче монголам оружия и находящийся в курсе всех инсуррекционных планов управляющий русским консульством в Урге исправно уведомлял министерство о ходе событий. [14]
Телеграммой от 18/XI1911 г. за № 1102 он сообщал о первых результатах применения монголами русского оружия — свержении в Халхе китайских властей и объявлении независимости Монголии.
Мы не будем излагать дальнейшего хода событий. Китайские власти Улясутад, Кобдо, Шарасумэ подверглись той же участи, Барга (сев.-вост. часть Монголии) присоединилась к Халхе. 15 декабря 1912 г. состоялось восшествие хутухты на ханский престол й образование для управления страной временного комитета министров из владетельных князей.
Завоевав новый плацдарм для своей деятельности на Дальнем Востоке, русский капитализм приступал теперь к его организации. Оформление международно-правового положения новой буферной области, заботы об ее военной мощи, реализуемые организацией русского военного инструктажа в Монголии, заботы об ее финансовом благополучии, осуществляемые учреждением Русско-Монгольского банка и командированием в Ургу русского финансового советника, удовлетворение насущных потребностей нового дружественного правительства путем единовременных ссуд, гарантируемых доходами от горных богатств Монголии, — таковы первые акции русского правительства, первые проявления новых активных и организованных форм проникновения русского капитала в Монголию.
Что касается русской мануфактуры, для нее в первые медовые дни этого проникновения создавалась в буквальном смысле слова сказочная обстановка: продажа имущества китайских фирм за бесценок, поголовное бегство или просто физическое уничтожение китайских торговцев и, наконец, симпатии со стороны «благодарного» населения. Русским мануфактуристам открывались блестящие перспективы монопольного положения.
Но это были лишь только одни блестящие перспективы. А год спустя слышатся уже другие ноты, полные глубокого пессимизма и разочарования. В отчете «Русского экспортного общества» за 1913 г. — первый операционный год после учреждения отделения общества в Урге — читаем: «приобретенной вновь Россией монгольский рынок далеко не оправдал тех надежд, которые были на него возложены, как на рынок широкого сбыта русских изделий». А вернувшийся из поездки по Монголии агент министерства торговли и промышленности Болобан, давал небезынтересный комментарий такому упадочному настроению: «Где бы вы ни: бывали в Монголии, — писал он в своем отчете,— везде слышны жалобы на русских, купцов с указанием, что при китайцах было легче».
Очевидно, что царскому правительству предстояло приложить еще немало усилий для всестороннего обеспечения интересов русского капитала в «освобожденной» стране.
Очевидно также, что монгольскому народу предстояло на опыте убедиться в том, что полученная при помощи царизма из рук феодалов и лам «независимость» являлась лишь новым видом угнетения, освободиться от которого он мог только, сбросив власть своих феодалов и своего духовенства.
А. Попов. [15]
Публикуемые ниже документы воспроизводятся по подлинникам, хранящимся в Архиве революции и Внешней Политики (фонд мин. ин. дел, IX полит, отдел). Текст публикуемых документов подготовлен к печати А. С. Ерусалимским и А. Л. Поповым.
Ред.
Депеша дипломатического агента в Монголии от 1 ноября (19 октября) 1913 г. № 277.
В дополнение к секретной телеграмме моей на имя гофмейстера высочайшего двора т. с. Нератова от 24 сентября с. г. за № 246, имею честь донести вашему высокопревосходительству, что вручение его святейшеству Чжебзум Дамба хутухте письма, аккредитующего меня в качестве дипломатического агента и генерального консула в Монголии при повелителе монгольского народа, было обставлено чрезвычайною, небывалою еще в Урге, торжественностью.
Вручение этого письма состоялось в день рождения богдыхана, 24 сентября, в 2 часа дня. Обычный прием в этот день происходил раньше в так называемом летнем дворце хутухты — здании, представляющем из себя копию с главного дома генерального консульства. По случаю же столь знаменательного события в политической жизни Монголии, о котором монголы мечтали со времени провозглашения своей независимости, прием был назначен в большом ургинском дворце, построенном на подобие огромной юрты. Несколько примыкавших к главному входу больших юрт играли роль аванзал.
До получения мною аккредитивного письма, за подписью вашего высокопревосходительства, в день рождения хутухты было назначено представление гг. офицеров Монгольской бригады, во главе с полковником Надежным, и начальника Ургинского отряда с командирами отдельных частей.
Для меня же и чинов генерального консульства была назначена специальная аудиенция, до приема поздравлений от наших военных чинов.
К 12 часам дня в генеральном консульстве собрались все представлявшиеся в полной парадной форме. На мне был пожалованный мне его святейшеством монгольский орден Вачира, присвоенный Цзюнь-вану (князю 2-й степени). В начале второго часа явился товарищ министра иностранных дел Цэрэн-дорчжигун в сопровождении многочисленной свиты монгольских князей и виновников в парадной форме и пригласил проследовать во дворец хутухты.
Торжественный поезд экипажей, сопровождаемый конвоем казаков 2-й Забайкальской батареи, открывался богато убранным паланкином специально присланным его святейшеством для меня. По [16] монгольскому обычаю, паланкин везли четыре верховых, временами очень быстро. К передним и задним концам длинных палок паланкина прикрепляются поперечные палки, концы которых везущие паланкин всадники кладут себе на седла перед передней лукой и таким образом везут иногда во весь карьер. Монгольская свита и консульский конвой из 20 казаков 1-го Читинского полка скакали впереди и вокруг паланкина.
По прибытии во дворец я был встречен придворными чинами; и проведен вместе с чинами генерального консульства и гг. военными в приемную юрту, где нам был предложен кирпичный чай.
Вскоре министр иностранных дел князь Ханда-цинь-ван пригласил меня вместе с чинами генерального консульства и двумя офицерами 20-го Сибирского стрелкового полка, заведующими конвоем и военно-административною частью, проследовать в тронный зал, где, на богато украшенном высоком троне восседал повелитель монгольского народа Чжебзун-Дамба хутухта. На ступенях трона стояли председатель совета министров Сайн-ноин-хан и и. д. министра внутренних дел князь Дархан-цинь-ван. По правую сторону стояли в парадных одеждах ламы, а по левую министры, князья и чиновники не ниже бейсэ.
Поднявшись по трем ступеням трона, я преподнес по местному обычаю хадак (длинную шелковую шаль голубого цвета) и верительное письмо, с переводом на монгольский язык, в большом конверте из золотой парчи. Получив от его святейшества обратный хадак, я, стоя на ступени трона, принес поздравление по случаю дня его рождения и передал хутухте привет его императорского величества государя императора, а равно и высочайшее повеление о назначении меня дипломатическим агентом и генеральным консулом в Монголии при его святейшестве. Доложив, что согласно воле моего августейшего монарха я употреблю все старания к развитию и укреплению дружеских отношений, существующих между Монголией и Россией, я высказал пожелание дальнейшего процветания страны под мудрым управлением повелителя монгольского народа.
Его святейшество, справившись о моем здоровье, выразил живейшее удовольствие по поводу нового знака благорасположения к нему его императорского величества, о чем и просил довести до сведения Российского правительства.
После этого, в моем же присутствии, принесли поздравления хутухте от себя и от имени своих подчиненных полковники Надежный и Савельев, преподнесшие его святейшеству хадаки. Гг. офицеры Монгольской бригады и Ургинского отряда стояли перед троном, представляя из себя красивую картину в своих разнообразных формах. [17]
По окончании приема все мы проехали в министерство иностранных дел, где товарищи министров иностранных дел и финансов предложили нам радушное угощение, состоявшее из чая, сластей и вареной баранины. В начале пятого часа я тем же порядком в парадном паланкине вернулся обратно в генеральное консульство, где приближенный к хутухте лама преподнес мне от имени его святейшества специальный тибетский сладкий хлеб и другие сласти и подарки: кусок тибетского сукна, кусок шелковой материи и соболя.
Для полковников Надежного и Савельева в генеральное консульство были доставлены по куску китайского шелка и тибетского сукна, а всем гг. офицерам-по куску последнего. Дарить тибетское сукно составляет исключительное право хутухты.
Везших меня в паланкине всадников и прислугу сопровождавших меня монгольских сановников я щедро наградил деньгами.
На следующий день, утром 25 сентября, я спешно выехал в Кяхту для встречи иркутского генерал-губернатора и для участия под его председательством в совещаниях по русско-монгольской торговле. Егермейстер высочайшего двора Князев прибыл в Троицкосавск утром 28 сентября. Мне удалось приехать, благодаря любезным заботам монгольских властей, накануне вечером.
К сему считаю долгом присовокупить, что копия с настоящего донесения представляется императорскому посланнику в Пекине.
А. Миллер.
Записка, составленная в министерстве ин. дел, от 3 ноября (21 октября) 1913 г.
В первых числах ноября в С.-Петербург приезжает специальная монгольская миссия, во главе которой стоит первый министр монгольского правительства Сайн-ноин-хан. Он везет собственноручное письмо хутухты его императорскому величеству и орден Чингис-хана.
Несомненно, что Сайн-ноин-хан рассчитывает быть принятым в России с не меньшим почетом, чем приезжавший в минувшем году Ханда-ван, который удостоился быть принятым государем императором и, как гость высочайшего двора, был помещен в С.-Петербурге На средства министерства двора.
На это Сайн-ноин-хану дает право как возложенное на него хутухтою поручение, так и его положение первого монгольского сановника наиболее родовитого из потомков Чингис-хана. Отказать в таком Приеме Сайн-ноин-хану значило бы кровно оскорбить его и оттолкнуть [18] от себя наиболее влиятельного в настоящее время монгольского сановника, давшего нам несомненные доказательства своей преданности и готовности руководствоваться нашими указаниями.
Секретная телеграмма посланника в Пекине от 5 ноября (23 октября) 1913 г. № 703.
Тремя появившимися сегодня декретами Юаньшикай дает три дня на ликвидацию партии националистов «Гоминдан». Члены парламента, входящие в состав этой партии, лишаются полномочий и высылаются из столицы на родину. Официальной причиной этой меры выставляется участие этой партии в революционном движении на юге, противодействие заключению реорганизационного займа, отказ утвердить третий проект русско-китайского соглашения по монгольским делам и вообще стремление ниспровергнуть существующее правительство. Этим ударом Юаньшикай совершенно избавляется от оппозиционных элементов в парламенте, и его воля не встречает отныне никакого сопротивления.
Крупенский.
Секретная телеграмма д. министра ин. дел диплом, агенту в Монголии от 10 ноября (28 октября) 1913 г. № 3075.
Ссылаюсь на телеграмму Крупенского № 714 (В тел. от 7 ноября (25 октября) 1913 г. посланник в Пекине Крупенскнй передавал просьбу китайского министра иностр. дел побудить, монголов к прекращению враждебных против китайцев действий во Внутренней Монголии).
Благоволите настоятельно посоветовать монгольскому правительству прекратить военные действия во Внутренне Монголии грозящие разгромом монгольских войск, если китайцы направят против них силы, которыми располагают, и которых они доныне не двигали лишь из опасения русского вмешательства. Эти опасения теперь, по подписании русско-китайской декларации о Монголии теряют силу.
Нератов.
Секретная телеграмма и. д. министра ин. дел посланнику в Пекине от 10 ноября (28 октября) 1913 г. № 3076.
Сообщается дипломатическому агенту в Урге.
Телеграмма № 714 получена.
Китайский посланник передавал нам просьбу своего правительства о побуждении монголов отозвать свои войска из Внутренней Монголии. [19]
Мы ответили, что неоднократно советовали монгольскому правительству прекратить военные действия против китайцев и охотно сделаем новую попытку воздействовать на него в этом направлении. Но мы не можем ручаться за то, что наши советы подействуют на монголов. Прекращение их борьбы с Китаем может быть лучше достигнуто заключением предусмотренного в русско-китайской декларации тройного соглашения между Россией, Китаем и Монголиею.
Нератов.
Секретная телеграмма диплом агента в Монголии от 10 ноября (28 октября) 1913 г. № 290.
Ссылаюсь на телеграмму Крупенского № 714.
Монгольское правительство, которому я не замедлил предложить немедленно прекратить военные: действия, сообщило мне сегодня о массовом истреблении китайскими войсками монгольского населения в хошуне Бейрин Чжоудасского сейма и других сеймах Внутренней Монголии, а также чахаров и туметов. На это я указал, что чем скорее монгольские милиционеры будут отозваны к границам Халхи и военные действия с их стороны прекращены, тем лучше будет для внутренних монголов и ургинского правительства.
Миллер.
Секретная телеграмма диплом, агента в Монголии от 10 ноября (28 октября) 1913 г. № 291.
Ссылаюсь на мою телеграмму № 290. Телеграфирую в Пекин:
Приказав отозвать свои войска и прекратить военные действия, хутухта просит, чтобы китайцы не причиняли внутренним монголам никаких беспокойств и мучений.
Миллер.
Секретная телеграмма диплом, агента в Монголии от 10 ноября (28 октября) 1913 г. № 293.
Получил ваш № 3034 (В секр. тел. Нератова от 7 ноября (25 октября) 1913 г., за № 3034, на имя Миллера сообщалось, что русское м-во ин. дел не может сочувственно отнестись к намерению монгольского прав-ва приобрести новую крупную партию оружия, что после подписания соглашения с Китаем о Монголии нападающей стороной являются монголы, выданная же последним ранее 2-миллионная ссуда расходуется ими на «безумную авантюру» во Внутренней Монголии).
Ссылаясь на приказ хутухты о прекращении военных действий, монгольское правительство усердно ходатайствует спешно разрешить [20] от устить из Монгольской бригады 200 000 патронов для надобностей внутри страны. Часть их необходимо послать отзываемым на границы отрядам, чтобы они, оставшись ныне без патронов, не взбунтовались и не перешли на сторону китайцев; другую, большую часть, необходимо оставить в ургинском арсенале, дабы внутренние враги знали, что у монгольского правительства имеются боевые припасы, и не причинили каких-либо неприятностей. Министр иностранных дел, передавая мне это ходатайство, дал самые искренние заверения, что просимые патроны ни на какие военные действия во Внутренней Монголии, ввиду прекращения таковых, употреблены не будут. Зная, что у монголов действительно нет патронов, поддерживаю это ходатайство. Со стороны полковника Надежного препятствий нет.
Миллер.
Секретная телеграмма диплом, агента в Монголии от 13 ноября (31 октября) 1913 г. № 296.
Телеграфирую в Пекин.
Монгольское правительство сообщило мне, что после отправления гонца в южный отряд Тушету-вана с приказом хутухты прекратить военные действия и отозвать отряды, прибыл нарочный с донесением о движении Тушету-вана в сторону китайских войск вследствие известий о насилиях китайцев над монголами-туметами. Объяснив монголам, что подобные известия — хитрость китайцев, дабы обвинить монголов в новом нападении, предложил немедленно спешно командировать второго нарочного с подтверждением подчиниться приказу хутухты, что и исполнено.
*********1863 он: На К. Н. Боборыкина, ранее никогда не бывавшего в Монголии, жуткое впечатление произвело санитарно-гигиеническое состояние страны и связанные с этим тяжелейшие болезни: тиф, оспа, сифилис и др. Он резко отрицательно характеризовал тибетских врачевателей.
Русское правительство долго игнорировало эту проблему, хотя еще К. Н. Боборыкин просил прислать в консульство врача: «…это будет истинно доброе и христианское дело с нашей стороны относительно этого бедного народа». Он приводил и политические мотивы: «Медик может скорее всех нас служащих приобрести огромное влияние на этот народ и по своему положению в состоянии привязать их к себе так, как ни мы, ни купцы никогда этого не в состоянии достигнуть».
Поэтому с появлением в составе русского посольства фельдшера Осипова, к нему потянулись не только больные монголы, но и ламы-медики, желавшие перенять у него опыт.
Так, один весьма ученый и почитаемый лама, глава большого монастыря, выписал через Осипова все необходимое для кровопускания, распространенного тогда в России метода лечения многих болезней. Некоторые ханы направляли в консульство для обучения русской медицине своих родственников, лам и т. д. Осипов, конечно, не справлялся, поэтому К. Н. Боборыкин поставил вопрос о враче. Однажды через Ургу проезжал из Пекина некий Корниевский, служивший медиком при российской духовной миссии. Как только монголы узнали об этом, за помощью к нему выстроилась целая очередь. Монголы не боялись русских медиков и лечились у них с большой охотой.
Именно Осипов первым начал проводить здесь вакцинацию против оспы. Он учил монголов готовить детрит (так называли тогда вакцину Н. Е.) Позже прививки стали делать сами русские поселенцы в Монголии. Об одном из них сообщал в 1892 году Н. Потанин: «…с торговым делом соединил культурную миссию прививал оспу всем желающим. Монголы везде встречали его как дорогого человека».
Однажды, когда в Кобдоском округе свирепствовала оспа, один из местных лам, слышавший что-то о прививках, предложил чудовищный способ лечения: он снимал гной с тела больного и прививал его здоровым. Д. Н. Ермолин, доверенный бийского купца Ассанова, привез из России оспенный детрит и предложил желающим испытать его прививку, предупредив, что лечившиеся у ламы умрут, а своим лечением он гарантирует выздоровление. Вскоре так и случилось. Молва об этом мгновенно разошлась по округе, и к Ермолину потянулись тысячи монголов. Целыми днями он делал прививки, принимая по несколько сот человек в день. Все пациенты приносили ему подарки, в том числе и денежные, но самое главное по округе все дальше и дальше шла слава о добром русском спасителе. Вакцинацией занимались и другие купцы, причем делали это по своей инициативе, просто жалея монголов, которые были совершенно беспомощны перед тяжелейшими болезнями...
------------------------*********************************
Өөр нэг хүн: -Нэг хүн, олон төлөөлөгч хоёрын хэн нь илүү эрхтэй байдаг юм бэ!
Элбэгдорж: -Энэ хэргийг өнөөдөр хэлэлцэхийг байя. Өнөөдөр гэр гэртээ харивал дээр. Зарим зүйлийг Төв Хороо, Засгийн Газар хоёр зөвлөн хэлэлцэх хэрэгтэй байна.
Дамбадорж: -Бид зэвсэглэж байгаа мэтээр биднээс айж байна гэж жанжин Данзаны хэлснийг юу гэж тайлбарлах вэ!?... Тэр зэвсэглэсэн хүмүүс чинь хаана байна гэв.
Чойбалсан: -Хурал нэгэнт тарсан болохоор дахин хуралдаад нэмэр бага байна. Өнөөдөртөө хуралдахгүй нь дээр. Залуучуудын эвлэлийн 30 төлөөлөгчийн өмнөөс үүнийг би хэлж байна.
Нэг хүн: -Өнөөдөр хуралдахаа больё, больё!
Санжмятав: -Ер нь аливаа хэргийг бид олонхийн саналаар байсан нь өнөөдөр гэнэт өөр болчихлоо. Иймд өдөр өнгөрчихлөө, ажилдаа орох цаг болжээ.
Элбэгдорж: -Өнөөдөр хуралдахаа больё гэж Чойбалсан эвлэлийн төлөөлөгчдийн өмнөөс санал гаргасан шүү дээ. Түүнээс гадна бидэнд бас урьдчилан хэлэлцэх хэрэгтэй зүйл байна.
Баяр гүн: -Нэгэнт урьдчилан хэлэлцэх зүйл байгаа хойно хурлаа хойшлуулья, харин Данзангаас болж хойшлуулж байгаа хэрэг биш юм. Данзангүйгээр бид хэлэлцэх бүх зүйлээ хэлэлцэж чадах л байсан боловч урьдчилан хэлэлцэхгүйгээр болохгүй байгаа болохоор тарцгаасан нь дээр байна.
Дамбадорж: -/уурлан/ Данзангийн адаарлах болгонд их хурал захирагдаж байх юм гэж үү?!... Данзан их хурлыг тоохгүй байна! Данзан Монголын хоёр дахь хаан болжээ. Хэрэв тэр биднийг өнөө шөнө цөмий нь буудаад алчихвал яана?
Насанбат: - Цэргийн төлөөлөгчид хуралд ирэхдээ ердийнхөө байдлаар зүүдэг буу зэвсгээ зүүгээд ирсэн байна. Данзанг адаарласны төлөө тэд буу зэвсгээ хаях ёстой байсан гэж үү?
Дамбадорж: -Данзан их хурлын ажлыг саатуулж байна. Данзан үүгээрээ их хурлыг айлгаж, урьдынхаа гавьяагаар бидэнд гайхуулах гэж байна!...Бид маргааш амьд байх эсэхээ мэдэхгүй байна. Бидний амь насанд аюулгүй гэдгийг хэн баталж чадах юм! Данзан нэг л сэжигтэй ажил хийж байна!...
Насанбат: -Энд ирсэн 30 төлөөлөгч бол хотын залуучуудын төлөөлөгчид юм. Эвлэл, нам хоёр нэг зорилготой байгууллага мөн. Хэнээсээ болж эвлэл, нам хоёр бие биеээ ойлголцохгүй байна! Эвлэлийн 30 төлөөлөгч тус их хуралд ирснээс болж Данзан их хуралд ирэхгүй байна! Намын Төв Хороо одоо хурал удирдаж уг хэргийн учир шалтгааныг олох хэрэгтэй.
Дамбадорж: -Их хурлын аль нэг гишүүн нь хуралд ирэхийг байхаар их хурал хуралдаж болдоггүй ёс хаана байна! Өнөөдөр Данзан ирэхгүй болохоор хуралдахгүй гэнэ, хэрэв маргааш ирэхгүй буюу нөгөөдөр өөр хэн нэг нь ирэхгүй бол бас л хуралдахгүй гэсэн үг болж байна! Энэ чинь юү гэсэн үг вэ? Одоо 5 цаг нэгэнт болсон тул оройтлоо. Данзангын талаар би ярихгүй. Хуралдах эсэхээ санал хурааж шийдэх үү?
Дамбадорж: -Данзан өнөөдөр цэргүүд дээр очсон. Тэр яах гэж очив?... Тэнд очиж юу хийв?... Бид өнөө шөнө амьд мэнд хонох нь уу?...
------'---------------------------!'!!
Ф.Е. Киселев - И.М. Майскому. 25 мая 1920 г.
И.М.МАЙСКОМУ
Кобдо, 25 мая 1920. Хангелъцык
Многоуважаемый Иван Михайлович.
Сегодня приехал нарочный Чукреева, а завтра утром едет обратно. Поэтому я немедленно же пошел к Хионину, а затем и к другим лицам, чтобы получить нужные Вам сведения об уртонских станциях 1. Сведения эти посылаю. Посылаю также билет, обмененный в консульстве. В выданном Вам билете значится: «На право свободного проживания по торговым делам», а не так, как Вы просили. Хионин говорит, что это выражение соответствует договору и вообще лучше так писать и что под этим выражением обычно подразумевается многое.
Денег послать не можем за неимением их. Серебра еще 100 лан 2 Карташев отказывается послать. Мотивы изложены в письме и официальной бумаге, посланных с Щваном] В[асильеви]чем 3.
Иркутск молчит, и молчанию его приходится немало удивляться. Есть, конечно, свои оправдания, но я думаю, оправдания эти имеют свой предел. Ведь Вы подумайте: нет ответа ни на один наш запрос, даже не имеющий прямого отношения к операции, я не говорю о более поздних запросах, но нет ответа и на запросы от октября прошлого года по вопросам, не потерявшим своей остроты до настоящего времени. И поэтому мне приходится иногда выслушивать от наших гробокопателей такие замечания: «Вот вы все про нас говорите, обвиняете, что мы спим, а Иркутск вот уж и вовсе спит». Приходится признать, что верно, но я в противовес этому говорю, что и все-таки мы не должны спать, чтобы после нас не обвиняли, что мы не предупреждали по тому или другому вопросу.
Денег послать не можем за неимением их. Серебра еще 100 лан 2 Карташев отказывается послать. Мотивы изложены в письме и официальной бумаге, посланных с Щваном] В[асильеви]чем 3.
Иркутск молчит, и молчанию его приходится немало удивляться. Есть, конечно, свои оправдания, но я думаю, оправдания эти имеют свой предел. Ведь Вы подумайте: нет ответа ни на один наш запрос, даже не имеющий прямого отношения к операции, я не говорю о более поздних запросах, но нет ответа и на запросы от октября прошлого года по вопросам, не потерявшим своей остроты до настоящего времени. И поэтому мне приходится иногда выслушивать от наших гробокопателей такие замечания: «Вот вы все про нас говорите, обвиняете, что мы спим, а Иркутск вот уж и вовсе спит». Приходится признать, что верно, но я в противовес этому говорю, что и все-таки мы не должны спать, чтобы после нас не обвиняли, что мы не предупреждали по тому или другому вопросу.
23 мая в Улясутай послан наш служащий Сальников нарочным, чтобы снестись с Иркутском, просить Улясутай прислать нам на расходы чаю и выяснить ряд вопросов, насколько можно выяснить чрез Шворина (отца, назначенного заведывающим в Улясутае), который должен быть там, и путем сношения с Иркутском, если телеграф работает. Сальников числа 28-29 должен быть в Улясутае (на уртонах плохие лошади). Копию телеграммы за № 56, посланной с С[альни]ковым, Вам посылаю. Телеграмма эта переписывалась. Когда уже она была передана нарочному, я убедил Карташева добавить «...куда предполагается выгон... меры беспрепятственному прогону скота...» Карташев сказал только о служащих, упущении сезона и деньгах, занятых Новак. Приходилось, как обычно, вытягивать: «А вот об этом вы не намерены написать? А об этом?». Я предлагал еще написать относительно заведывающего* районом, будем ли зимовать по предположениям Иркутска, но К[арташе]в то и другое отклонил. Но я просил С[альнико]ва от себя в Улясутае телеграфировать об этом. Нам надо же ориентироваться. Возникает еще вопрос о квартире. Склад у нас никуда негодный. Теперь выпадают снега, сегодня дождь, инвентарь подвергается порче, а мы не знаем, снимать нам другое помещение с хорошим складом или нет. Обо всем этом писано в докладе от 25 апреля, но на доклады Иркутск очевидно не обращает никакого внимания.
Кроме телеграммы в Иркутск я решил послать еще телеграмму в Москву. Как быть: К[арташе]в такой телеграммы не подпишет, мне Правлению в Москве, не нарушая дисциплины, без риска вызвать всякие запросы: почему и на каком основании послать телеграмму нельзя. Поэтому я написал сборную в Москву и Бийск на имя Ал[ександра] Ив[анови]ча 4. Авось он где-нибудь получит, или Правление распечатает, и может быть, и ответит. На этот случай я придал телеграмме официальность. Телеграмму приходится посылать на свой счет. Денег у меня нет, и я просил Креница написать Шворину уплатить за нее, а уж потом сосчитаемся с К[рени]цом.
Улясутай, между прочим, мы просили отправить нам для Вас или непосредственно Вам 20 000 руб., но при условии, если попутчик (надежный) попадет в Хангельцык не позднее 10 июня. Конечно, все это писал я по своей инициативе, как и многое другое, а К[арташе]в только подписал. Я только боюсь, чтобы не задержался Сальников в Улясутае и того, что нарочный к Вам из У[лясу]тая в нужный момент может не быть. Писал я и о посылке Вам, при возможности 100 лан серебра. Приложил копию выданного Вам от Мясобюро удостоверения.
О Лукине ни звука.
На палатках вряд ли уже возможно закупать скот. О выгоне на Иркутск говорить не приходится: запоздали.
Алексей Вас[ильевич] писал на днях Оболенскому, что в Хатхыл прибыли ценности Ц[ентросою]за - золото и кредитные билеты, под охраной вооруженных 600 человек. В Дзасактухановский сейм поехал от монгол 2* нарочный, чтобы выяснить, можно ли пустить в Монголию вооруженных людей. Сведения эти получены А[лексеем] В[асильеви]чем от нарочного монгола. Конечно, преувеличения монгол Вам известны, вероятно, охрана человек в 40-60. Но неужели Иркутск не догадался предварительно снестись с монгольскими и китайскими властями о свободном пропуске охраны с ценностями? Если только из-за этого буде[т] задержка в присылке ценностей, то это не делает чести Иркутску.
Я, как и Вы, не особо-то доволен Иркутском, и иногда подумаешь, делать или не делать упрека нашему сонному царству. На служащих тоже действует молчание Ир[кутс]ка. И уж не знаешь, приобадривать* служащих или нет. У меня все еще деловое бодрое настроение, но оно может и измениться, не найдя для себя благоприятной почвы. Мертвечина здесь, самомнение не в меру, иронии, травля, разного рода неприятности чуть ли не каждый день, с одной стороны, молчание Иркутска, очевидное запоздание с ценностями, и возможно, упущение сезона — с другой, согласитесь, могут отразиться на настроении, и бывают моменты, когда хочется сказать: «А ну вас к черту!» Поволнуешься, иногда ходишь без цели до того, что ноги еле двигаются, утомишься физически и в час-два за полночь ляжешь спать. Наутро снова бодрый, если нет «очередной» неприятности. А если есть, снова начинаешь выяснять, убеждать, уговаривать и проч. Роль не из благодарных, к тому же нет понимающих по-настоящему людей, что все это не даром дается, что портится кровь только потому, что я не могу не болеть за дело... Я уже не буду говорить о влиянии на настроение других причин, вроде сведений о разрухе транспорта, эпидемиях и проч[ее].
Я еще раз скажу, что единственное средство (не говоря о ценностях и работе) создать более или менее нормальную обстановку в нашем районе это - присылка такого заведывающего* районом, какого просили служащие в своих телеграммах (копии посланы Вам), а для приведения в порядок бухгалтерии присылка опытного и авторитетного бухгалтера. Тогда только можно из нашего хлева сделать чистое место. Будете в Иркутске, поговорите, пожалуйста, посерьезней по этому поводу и понастойте*. Ужели они не поймут, или уж вовсе людей нет? Ужели везде такое убожество, как у нас? 3*
(...) В нашей жизни вообще более трагического, чем комического. На днях меня свели у Карташева с тем самым Жуковым, о котором я Вам писал с И[ваном] Вас[ильеви]чем и который благополучно продолжает столоваться у Ц[ентросою]за, с которым, а не со служащими, К[арташе]в советуется по делам Ц[ентросою]за. Жуков задался целью травить меня, надсмехаясь, что «в Москве у Ц[ентросою]за какая черт работа, когда там люди с голоду дохнут, а в Монголии будете работать не вы, а ваши дети или внуки» и т.д. в этом духе. Я кое-что сказал Жукову, а потом постарался поскорее уйти и до поздней ночи не мог успокоиться. И этого Ж[уко]ва К[арташе]в, как я Вам писал, намерен был устроить на службу в нашу, уж не знаю какое ей дать на этот раз определение, контору. Как это Вам нравится?
Поверьте, Иван Михайлович, что у всякого человека иногда истощается терпение, и я не знаю, надолго ли хватит его у меня. Недаром я говорил Вам, что и в Кобдо мне не так-то хочется ехать, зная, что в Кобдо не люди, а живые трупы, и не контора, а анекдот, в котором, правда, больше грустного, чем смешного. Но и при этом было бы несколько лучше, если люди были хоть просто честными и не вели бы травли. Хорошо еще, что у меня заряд большой: поволнуюсь, поволнуюсь, а головы не вешаю. Но если Иркутск на все это не обратит внимания еще некоторое время, если мое заявление неправильно истолкуют, тогда, может быть, придется повесить голову. Хотелось бы думать, что этого не случится. Я все же еще верю, что Ц[ентросою]з есть Ц[ентросою]з, а не клоака. Я, пожалуй, уж не скажу: «... знаю», - к слову «верю» я не без робости бы решился добавить это «знаю». Иркутском не совсем-то довольны и Вы.
Кстати, еще об Иркутске. На днях Шилов получил распоряжение выдать нам за счет одной китайской фирмы 500 штук шандендабы 4*, 40 ярд. Для чего она предназначается, не знаем. От Иркутска сведений никаких, как и вообще нет никаких известий. За отсутствием указаний от И[ркутск]а пока воздерживаемся от приемки шандендабы 4*. Шилову еще пишут, что Ц[ентросою]з ведет переговоры с Ургой о покупке чая, но разговор оборвался ввиду повреждения в Кяхте телеграфа.
Получается впечатление, что мы на необитаемом острове, отрезанном от всего мира не только в отношении того, о чем мы так часто говорили зимой, но и в отношении нашего дела. Как бы то ни было, но от октября прошлого года можно бы кое на какие вопросы ответить.
Жаль, что я не в «Европе». Так хотелось бы освежиться от нашей милой действительности, черт бы ее побрал.
Вот Вы зимой говорили, что я «мягкий человек», но и меня эта 5* наша действительность заставляет воевать, и я не сдаюсь пока, хотя вообще, как Вам небезызвестно, войны не люблю. Я, любящий поэзию, употребляю довольно энергичные выражения. Правда, здесь меня считают каким-то перерожденцем. Но такова уж обстановка, что или надо, если можешь, молчать и просто проводить день за днем, или сказать: «Не могу молчать». Я сказал последнее и не только говорю, но и делаю из этих слов вытекающие из них выводы...
Не будет ли уж о нашей клоаке. Пожалуй - будет...
Я вам писал с Сальниковым, прося Ал[ексея] Васильевича] отправить это письмо Вам с расчетом, чтобы оно застало Вас в Х[ангельцы]ке. Там я писал о Кайгородове и приложил копии телеграмм, которые посылаю теперь. Если письмо это не дойдет до Вас - большой важности нет. Кайгородов прибыл в Кобдо с несколькими людьми из своего отряда и живет на подписку колонистов и Ц[ентросою]за, сделанную Карташевым, который мне говорил, что Кайгородов на собрании заявил, что если отряд его не кормить, то люди достанут зарытые в земле пулеметы и другое оружие и тогда уже голодные не будут церемониться. Весь отряд человек 170 и большинство расположено в нескольких верстах от Кобдо. Конечно, того, что дала им подписка, хватит всего на 5-7 дней. Что дальше? Пока на этот вопрос я не получил ответа. Пав[ел] Ил[ларионович] Кряжев говорил, что несколько человек (это я знаю) поступили скотогонами к Шилову, человек 50 Кайгородов намерен отправить на рыбную ловлю, кажется к Улегею, что с остальными сделает, пока неизвестно. Кайгородов не прочь бы получить серебро (мелкое), прибывшее с офицерами из Бийска, но Хионин пока серебра не дает. Пав[ел] Ил[ларионович] говорил, что неприятностей ожидать нельзя и что для охраны Кобдо идут с западной стороны вооруженные китайцы, человек 150, которые прибудут не сегодня - завтра. Кроме того, как Вы, наверное, знаете, в Кобдо прибывает отряд китайцев в 500 человек с Урги. Отряд, по словам П[ав]ла Ил[ларионови]ча, расположится около Кобдо и в жилищном отношении нас не стеснит. Какая цель присылки этих отрядов? Пав[ел] Ил[ларионович] мне объяснил тем, что китайцы побаиваются монгольского восстания. Дело в том, что монголы в конце прошлого года, когда последовало нарушение автономии Монголии 5, по распоряжению из Пекина повезли в Ургу оружие в количестве 2000 винтовок и 300 000 патронов, но не довезли и до Улясутая и зарыли в землю и присматривают за этим оружием. Когда же их спросили, почему они не повезли оружие дальше, то они ответили, что у них верблюды пристали* и дальше везти они не могут. В числе 150 человек, прибывающих на днях, имеются часть и урянхайцев (западных) и еще не известно, на чью сторону: китайцев или монголов, урянхайцы примкнут в нужный момент. Вероятно, поэтому китайцы стягивают своих солдат. Брожение среди монголов есть, и хутухта 6 рассылает воззвания с предложением бойкотировать китайские товары, заявляя, что они отравлены. Какие реальные последствия повлечет это воззвание, не знаю. Трудно говорить о бойкоте в Монголии, да еще при отсутствии на рынке русских товаров. Виновником возмущения является китайская военная партия, слишком зарвавшаяся. Пав[ел] Иллар[ионович] говорил мне, что в Дзасактухановском аймаке получено предписание от Китайского военного диктатора (из Пекина), чтобы 5* монголы больше продавали скота, скотоводство уменьшить, заниматься больше земледелием и другим делом, лам оставить в монастырях не более 50 человек в каждом и в возрасте старше 50 лет, ламам моложе этого возраста уйти из монастырей и жениться. В качестве невест из Пекина высылаются на 4 аймака 2000 китаянок, а если будет нужно, будут посланы еще китаянки. Этим может 6* возмутиться не только монголы, но и Тибетский Далай-лама, и вся эта история может повлечь серьезные последствия в виде открытого вооруженного восстания, которое, по словам Пав[ла] Ил[ларио- нови]ча, может произойти в первую очередь в Улясутае, или в окрестностях его, как было и в 1911-12 гг. 7 Недаром выплывает снова на свет Джа-лама, который, как мне сегодня говорил Пав[ел] Ил[ларионови]ч, должен быть в ближайшие дни на Булугуне. Цель Джа-ламы и Далай-ламы, кажется, одна: объединение Великой Монголии из Внешней Монголии, Джунгарии и Тибета. Монголы недовольны китайцами, тибетцы - англичанами. Вот, по словам П[ав]ла Ил[ларионови]ча, возможное будущее в Монголии.
Пав[ел] Ил[ларионович] пообещал мне, что он будет посвящать меня, что ему, близко знающему монгол, будут они сообщать.
Мне приходится уделять известное время и общественной работе. На днях отнял у меня почти полностью два дня третейский суд, где я был третейским судьей и, конечно, мне пришлось писать третейское решение. Ну, а уж я написал, кажется, по всем правилам. Нужно сказать, что мы «по совести» (таков третейский суд) вынесли чисто Соломоновское 6* решение: обе стороны остались довольны.
Не без успеха выступал я на сцене, декламируя «Убогая и нарядная» 8. Что Вам еще сказать? Перейти разве на сердечные дела 7*.
(...) У меня к Вам просьба: обратить некоторое внимание на Павла Васильевича, уехавшего с Ив[ано]м Вас[ильевиче]м. Он у нас добросовестно служил. Очень скромный и, как мне показалось, хороший по душе человек. Я с ним беседовал не раз на всякие темы.
При случае попрошу вас прислать мне мои три книги, а если не будет случая, оставить у Медведева, который, вероятно, поедет чрез известное время в Кобдо и привезет мне. Буду благодарен за карты, если пришлете, и все полезное для меня, что найдете возможным мне передать, я имею в виду главным образом карты.
Только что приехал человек с Улегея, привез старую почту. Прилагаю письмо на имя Фортуса. Передайте, пожалуйста, его адресату. Приехавший передает, что телеграф работает с Улегея на Кош-Агач и Бийск. Киргизы 9 выехали в Кош-Агач для переговоров с властью о возвращении на свои места. Отношение киргизов к русским лучше, чем к китайцам. Двое наших служащих проехали благополучно 8* Улегей. Нападений не слышно. Киргизы передают, что в России идет перепись всего мужского населения, не исключая инородцев, в возрасте до 35 лет, почему молодые киргизы выезжают за границу.
Куда вы намерены направиться? По сведениям от киргизов и монгол 6*Пав[ел] Илларионович советует ехать на Иркутск: киргизы грабят по дороге и для них ничего не стоит убить и человека. Граница для въезда закрыта. Выезд свободен. Я говорил по этому поводу с Хиониным. Он говорит, что на въезд в Монголию требуется особое разрешение 10, на выезд не требуется ничего, кроме билета, который Вам посылаю.
Когда-то и куда я напишу Вам так много [в] следующий раз и каковы тогда будут мои настроения? Где-то будете Вы и в какой роли? Мы не раз об этом говорили с Вами. Вы говорили одно: «Несет меня к полуденному краю» 11. Все также ли Вы смотрите теперь? Не подумайте, что я ною и уж очень мрачно на все смотрю. Нет. Если и разруха в стране* то тем сильнее у меня желание, насколько могу, работать и быть полезным государству. Но наша могильная обстановка может внести долю разложения и в самый здоровый организм.
Будем надеяться, что Иркутск примет меры, чтобы вместо живых трупов у нас в Кобдо были хоть мало-мальски живые люди.
Желаю Вам всем счастливого пути, устроиться по Вашему желанию. Не забывайте. Пишите.
Передайте мой привет Татьяне Егор[овне], Иванам Васильевичам, Аркадию Алексеевичу, всей «Европе», Медведеву. Написать еще кому-нибудь не успел. Ивану Васильевичу «большому», я думаю, можно прочесть это письмо, а еще чего-нибудь сообщить не могу. Конечно, отдельное письмо приятнее получить, но всегда выходит спешка и не успеваешь написать несколько писем. Пусть уж он меня извинит.
Крепко жму Вашу руку.
Ваш Ф. Киселев
Халхын Голын Дайнд амь үрэгдсэн Оросын буриад цэргүүдийн нэрсээс:
кр-ц, взвод связи, Бурят-Монгольского кав. дивизиона, 1906 г.р., с. Бартей, Селенгинского р-на, БМАССР. Бурят. Погиб в бою под ст. Маньчжурия 20 ноября 1929 г. Похоронен в братской могиле в военном городке Даурия.
кр-ц, 5 мспбр. Погиб в бою 21 августа 1939 г. Похоронен в братской могиле у р. Халхин-Гол.
Халхин-Гол.
кр-ц, 1911 г.р., с. Тахой, Селенгинского р-на, БМАССР. Бурят. Призван Селенгинским РВК в 1939 г. Погиб в августе 1939 г. в бою. Похоронен в братской могиле у р. Халхин-Гол.
кр-ц, 1915 г.р., с. В-Торей, Джидинского р-на, БМАССР. Бурят. Призван Джидинским РВК в 1936 г. Погиб в 1939 г. в бою у р. Халхин-Гол.
кр-ц, 1912 г.р., Петровск-Забайкальский р-н, Читинской обл. Отец — Бороев Цыды, там же. Призван Петровск-Забай-кальским РВК. Пропал без вести в бою у р. Халхин-Гол в 1939 г.
кр-ц, Витимский с/с, Еравнинского р-на, БМАССР. Жена — Базарова Цыремпил, там же. Призван Еравнинским РВК. Пропал без вести в бою у р. Халхин-Гол в 1939 г.
кр-ц, 1912 г.р., с. Тамча, Селенгинского р-на, БМАССР. Бурят. Призван Селенгинским РВК. Пропал без вести в бою у р. Халхин-Гол в 1939 г.
кр-ц, 602 сп 82 сд, г. Улан-Удэ, Лесокомбинат, 41. Погиб в бою 21 августа 1939 г. Похоронен в братской могиле на вост. берегу р. Халхин-Гол.
ЦЫРЕНОВ Манибазар (Манидари) Чойропович
---------------------------------------------------------
Баримт 1:
"...Urga streets are quite wide but not very tidy. Chinese merchants used to have complete control of this country, but since the Mongols have become independent, the number of Chinese has decreased by more than half while while the Russians have gradually increased in number. During their most prosperous days the Chinese traders totalled 250 000 in Urga alone.* Before autonomy there were still 70 000, but now not more than 20 000 or so are left. The exodus caused in the first place by the White Russian invasion of Urga, when many Chinese fled to avoid trouble. In the second place, they used to have pretty much of a free land and were protected by high officials, but now the Mongol Government has adopted the Russian policy of suppressing merchants....
* This figure is highly improbable. The total population of all Outer Mongolia was only about three quarters of a million."
Page 74, "Chinese Agent in Mongolia" by Ma-Hot'ien. Baltimore, The Johns Hopkins Press, 1949. Тайлбар: Энэ хүн 1926-1927 онуудад Монголд байж улс төрийн тагналт хиижээ.
Баримт 2:
"At regular intervals the train stops and the conductor plods along the side, shouting "Tovarishchi--za drovami"! It is the call for the "comrades" to pile out and carry sticks from the neighboring woodpiles to the locomotive. It is a crude study in communism (see photo "Where Communism Is Tested").
Most of the passengers, women and girls as well as men, make their way leisurely across the fields. Some climb on the tender, and the fuel is loaded as by a bucket brigade at an old-time fire. Others stretch themselves in the sun to doze, gossip aimlessly, stroll with the girls, picking the yellow flowers or carving on the white birch trunks, or hang out of the car windows, unmindful of the gibes from the more industrious fellow-passengers.
For thousands the railroad provides the only home. An official may get a passenger coach or private car for himself and his family, but the proletariat--men, women, and children--are herded by dozens in boxcars, anybody who can crowd in being free to pick out a corner for a home (see photo "The 'Last Word' in Residences in Chita").
In Chita and Verkhne-Udinsk hundreds are housed in boxcar cities, cooking, eating, and living in the open during the day and at night sleeping on rough shelves which have been built into the cars.
Some are on the move, getting nearer Soviet Russia whenever a locomotive can be spared to pull their trains, while others have been waiting for months. Included in this westbound tide are about a hundred American artisans each month, bound for Soviet Russia--"A country where men are free," as they explain.
Eastbound were long trains carrying 20,000 Chinese refugees from Ungern's sack of Urga in Mongolia--wounded soldiers, merchants with Russian wives and Eurasian children, coolies, and an occasional European--being transported by Soviet Russia back to China.
At night every spare spot in the railroad stations--tables, benches, the tiled floors, the platform outside when the weather is good--furnishes a bed. Women muffled under blankets with babies and children; soldiers with rifles and mess kits under their arms, and travelers with their stale bread, pans, and bundles snore contentedly in the fetid atmosphere".
The Far Eastern Republic : Part 8
by Junius B. Wood, National Geographic Magazine, June 1922
Баримт 3:
"...Тиймээс байдал хүнд байсан ч олон хятад иргэн монголд ирж суурьших болсон юм. Монголд хятад иргэд хамгийн олондоо 10000 хүн байсан. Дараа нь 1983 онд Хятад иргэдийг хөөж, заримыг хөдөө сумд руу, заримыг хятад руу албадан буцаасан. Ингээд 1 жилийн дараа гэхэд ердөө 1700 хятад иргэд үлдсэн байсан- гэж Бай Шуан Жань сэтгүүлчид ярьсан юм". Xятадын Глобал Таймс сонин. 2009.10.27
7 дугаар тал. Сэтгүүлч Хү Жиа.
Орчуулсан: Энхтайваны Эрдэнэсувд
----------------------------------------
---------------------------------------------------------
“От пребываемого срок по закону настоящий подданный г. Улан-батор, Юмтарова Дорждамба.
Монголия, 1 апр 1936 г.
Уважаемому всем народом, высший правительственный орган Монгольской Народной Республики, президиуму Малого хурала. Довожу до ваших сведения через представителей государственных исправительных органов причины прошения о моем помиловании.
Если коротко о том, как я, Юмтаров жил в молодости и как оказался в настоящей ситуации, особенно о моих лишениях.
Изначально, я гражданин Российского государства, сын бедной казачьи семьи, был призван в 1906 году (по европейскому календарю) на воен. службу. По окончанию службы через 4 года , в 1910 г. из телеграфного отдела г. Троицкосавск меня командировали в русский почтовый отдел в Урге. Работал там до 1912 года почтальоном, уволившись в марте того же года, начал работать переводчиком в армейской части дислоцировавшийся в Хужирбулане по приказу Военного Министерства автономного Монгольского государства. В эти годы неся эту службу я участвовал в сражении при Халхинголе(в 1917 г. китайцы вторглись в восточную монголию в районе Халхингол и войска автономного Монголии пришли туда и выбили оттуда китайских оккупантов) вместе с Хатанбатор ваном Максаржавом и Сухэ-Батором, и прибыв с этой сражении узнал что жестокие проклятые китайцы отняли у нас наше государство и эксплуатируют народ жестоким образом. И тогда создали тайную группировку заслуженные товарищи Сухэ-Батор, Чойбалсан, Догсом, Дугаржав, Лосол, Бодоо, Дэндэв, Данзан, Галсан, Алтангэрэл, с целью освободить народ от жестокого внутреннего и внешнего гнета.
Я, Юмтаров, был принят туда товарищем Догсомом, как поверенное лицо, поклявшись, что ни за что не раскрою тайну о наших делах. Потом я вместе с женой и детьми на время покинул столицу Ургу и поселился в местности Тэрэлж. В тот момент барон Унгерн с армией вышел из Манчжурии и направился в Хурээ (столицу) с намерением освободить столицу от китайской армии (и это известие было выручено передать Богдо-гэгэну одному сержанту русской армии). Услышав это известие, я сразу поскакал в Хурээ (столицу) и встретился с товарищами. Посоветовавшись вместе в доме графа Арзгай Тогтохо из Сайн-ноен ханского аймака, решили, что я должен отправиться за Сухэ-Батором и его товарищами, которые уже отправились в Советский Союз с инструкциями и важными документами. Таким образом, 01. октября десятого года Многим Возведенного (когда монголы освободились от гнета маньчжурской династии Цин в 1911 году и возвели Богдо гэгэна на трон монгольского хана они провозгласили новую эру летоисчислении Многим Возведенного(дословный перевод титула первого мифического индийского царя Махасаматта) и следовательно 10 год Многим Возведенного есть 1920 г.) г. ночью, оставив все имущество, на личные средства уехал из Урги. Верхом на коне проезжал через гор и лес, поскольку дозорные войска китайцев на главной дороге были очень жестки, пересек границу и прибыл в мои родные земли, 10 числа того же месяца поехал в г. Алтанбулаг с целью встретить товарищей во главе с Пунцагом по партии. Но китайская армия, узнав о том, что Барон Унгерн намеревается вторгнуться в Ургу, была в сильном замешательстве. Китайские солдаты обыскивали все дома и семьи, отбирали все средства передвижения, и отправляли в Ургу. Так я был пойман, и они отбирали у меня коня. Но мне удалось бежать и я встретившись с Пунцагом бежал оттуда, пересек границу, прибыл в Троицковсавск. Встретился там с представителем иностранных дел СССР коммисаром Макстенеком и товарищем из нашей же партии Баламцоо, передал им те документы и письма которые мне поручили мои партийные товарищи, и дал полный отчет о происходящем. Они предложили мне отправиться обратно в Ургу и попытаться внедриться в армию Барона Унгерна и следить за происходящим делом и об этом отправлять тайные сообщении к ним. И я как поклявшийся трудиться за наше дело не щадя свою голову перед своими товарищами, не задумываясь о собственной жизни, отправился немедленно в Ургу в конце того месяца и через 20 дней был вблизи Хурээ, которая бала оцеплена солдатами, и каждого кто входил или выходил, тщательно осматривали. Я был в страхе и неведении о том, как туда попасть. Пребывая в местности Аргал жирэм, я встретил “маралёнок”-Балдана из Далай Чойнхор вановского хошуна, который там держал почтово-ямскую станцию китайских войск, и он дал мне необходимый документ-пайцза, подтверждающий, что я спутник китайских солдат китайского генштаба, который направляется с ними в Ургу. Таким образом с ложным документом я еле пребирался в столицу. Тогда Богдо-хан и другие товарищи из нашей группировки Дэндэв, Хатанбатор ван Максаржав, граф Жамьян, граф Жигмид были в заключении китайской армии, и только Галсан мэйрэн скрывался. Встретив его, через приближенного врача его святейшество Сэрээнин, тайно передал все вести дел Богдо-хану, пока я ждал ответа, Пунцаг прибыл из СССР и сообщил нам что Советский Союз обещал помочь нам крупными суммами денег и оружием. И мы вместе с Пунцагом, Галсаном и бурятом Аюши Балыковым, предподнесли эти сведении его святейшество Богдо-хану. Я и Балыков остались в Урге выполнять различные задания, а Галсана мэйрэна с одним товарищем отправили в Троицкосавск . В последний месяц зимы того же года Барон Унгерн снова вторгся в Ургу, разогнал гаминскую/китайскую(монголы прозвали китайских солдат республиканской армии гаминами. Гоминь дан-Партия гоминь) армию, обьявил мобилизацию российских граждан, проживающих в пределах страны, а также монголам приказал вступить в его ряды. Барон Унгерн издал указ, что если кто то откажется или окажет сопротивление тот будет казнен. И я использовав этот приказ по заданию партии вступил в армию Барона Унгерна и более 20 дней работал в армейском штабе Барон Унгера вместе с Кондаковым и Балсановым в качестве переводчика. И товарищу из нашей группировки Бодоо(впоследствии премьер министр Монголии с 1921-1922гг. В это время тоже по заданию группировки присоединился к армию Унгерна и работал на него.) я передал важные информации касающиеся армии Барона Унгерна, и отправил его через Мензинский караул к нашим товарищам. После этого я отправился воевать с китайцами в местности Улаан-Хада.(После провозгалашении независиомости в 1911 году китайские шовинисты не признали суверинитет Монголии и в 1915 году в тройственном соглашении России, Монголии и Китая признали за Монголию только автономию. Но в 1919 году использовав смуту в России Китай оккупировал Монголию. В Монголии тогда находился около 30000 контингент китайской армии тремя группами в Чойре, в Урге и Кяхте. Одна заслуга Барона Унгерна находится в том что он практически один разогнал всех китайцев из Монголии. И сражение в Улаан-Хаде было одним из больших в истории освободительной войны в Монголии. Со стороны китайцев около 5000 бойцов со стороны унгерновцев около 3000 людей участвовали в этом сражении. Оно длилось три дня. Китайцы были полностью разбиты. В этом есть и заслуга бурят-монгольских казаков и монгольских частей где Юмтаров находился). После этого работал переводчиком ю штабе у генерала Резухина и в Ван-Хурэ Дайчин-вановского хошуна встретил министра Хатан-Батор вана и доложил ему обо всем. Далее на территории Ахай-гуновского хошуна затопил две плоты пулей белых в Селенгу и об этом знает бурят Махабал который ныне живет в Уланбаторе. И после этого когда Барон Унгерн был разбит при Алтанбулаге и пошел присоединиться с генералом Резухиным, я – Юмтаров крал боевую карту и переписку Барона Унгерна и Цэвээн тэригууна с Богдо гэгэном и побежал в последние числа июля 11 года Многим возведенного(1921). По дороге на станции Шар Хубу узнал что там находится ротмистр Байбильцев? который раньше меня отправился с письмом Барона Унгерна и обошел ту станцию и пришел в Уланбатор. Встретил товарищей из группировки и товарищ Сухэ-батор привел меня к начальнику охранных войск города тов. Галсокову. Я рассказал ему обо всем и докладывал о ротмистре Байбильцеве. Отправил солдат и арестовал его. Оттуда я пошел в дом Сухэ-Батора и рассказал ему о своих приключениях подробно а он спрашивал меня о положении и войске Барона Унгерна. После этого он назначил меня переводчиком в отдел разведки военного министерства и об этом подробно знает бурят Даши Эрхеев который ныне проживает в городе Уланбатор. В том министертсве проработал год с лишним и оттуда был назначен по указу реввоенсовета переводчиком создававшейся тогда Государственной внутренней охране и работал там семь с лишним лет. В этот период я сильно заболел и попросил об освобождении, но руководство, игнорируя мою просьбу, перевело меня в главное отделение Центрального кооператива. Несколько лет я там прослужил стараясь из- за всех сил, честно выполнял должностные обязанности и ни разу не получал замечания. В прошлом 1924 г. в Совещании бюро Правительственных дел, я был оценен как один из тех кто внес неоценимый вклад в создании Народного правительства, и был премирован денежным наградом в размере 250 тугриков, и мое имя и моя заслуга была внесена в книге по истории революции и партии.
Но 1 апреля прошлого 1934 г. меня внезапно арестовали по приказу Государственной Внутренней Охраны, обвинив в противодействии революционному государственному правительству. В течение 10 дней и ночей бесприрывно проводилось расследование принуждая к раскаиванию.
Но сколько я себя помню с рождении до 50 лет я никогда не сотрудничал с иностранными милитаристами и такое дело даже не снилось в моем уме в темный ночь. В деле к независимости Монголии я всегда служил недвумысленно. С самого начала создания автономии от Китая вместе с заслуженными воинами Магсаржав, Сухэ-Батором сражался на смерть против иностранных врагов, и служил вмете с заслуженными военачальниками Сухэ-Батор и Чойбалсаном в деле создании первого народного революционно-национального правительства, пройдя самые тяжелые смутные времена и потоки крови убиении, выполнял все задания заслуженных вождей без колебаний. А теперь я как «пушечное мясо» в огне врагов, меня необоснованно обвиняют в предательстве и со стороны контрреволюционеров меня нацеленно “включают” в свой кровавый фронт и это очевидно политически выгодно им. Это видно стало со следующих вещей: незнакомый мне один русский на допросе вдруг меня обвинил что, я Юмтаров в 1925 г. говорил контрреволюционно настроенные слова. И еще бурят Балсанов оклеветал меня на допросе, что я якобы был принят им в члены котрреволюционной группировки. Хотя я всякий раз подтверждал свое действительное положение, что они меня оклеветают и я таких вещей в душе не имел в уши не слышал никогда.
В результате жестокой месячной пытки я не знал, что делать. И в один ночь я признал, что участвовал в антиправительственной группировке, тем самым получил отдых до утра. На утро я вновь и вновь все отрицал и рассказывал о своем действительном положении. В конце концов, я совсем сошел с ума, мои слова скрывающие о натуре этого дела по прежнему оставались не востребованными а вредные клевета тех контрреволюционеров по прежнему занимали высокое место на допросе и специальная комиссия назначила мне 10 лет лишения свободы. В то время как попытки повредить нашему революционному правительству настоящей контрреволюционной группировки один за одним провалились они еще с большею ненавистью обрушились на простых честных граждан клеветнически обьявив что они находятся в их кровавленных кругах, с целью повлиять на общество в целом. И я могу подтвердить об этом всегда. Раскрывающие сути этого дела факты: После вынесении приговора я стал находиться под революционным надзором вместе с заключенным по этому делу бурятом Балсановым и спрашивал его на едине, по какой причине и по какой мести он сочинив необоснованные клеветнические слова обвинил меня в деятельности контрреволюции? Он сказал, что, не выдержав пыток и многодневных расследования по совету образованного представителя(дословный перевод боловсронгуй төлөөлөгч- такими являлись калмыки из СССР. Известно что после революции вплоть до началы войны в Монголии работали много советники из СССР из Калмыкии и Бурятии, учитывая того факта что они владели монгольским языком и были знакомы с обычаями монголов) Цыренова, начал обвинять всех кого знал. Именно поэтому я оказался под арестом. Поэтому прошу обратить внимание на этом революционного суда.
Пока я сидел здесь второй год, мой приемный сын Цэвэгдорж получил 10 лет лишения свободы, за то, что якобы сжег Индустриального комбината. И из за этого все мое имущество конфисковали, и осталась только одна старуха и младенец-дочька без средств к существованию. И у меня в силу того, что я с молодых лет участвовал в различных боях и сражениях, сердце стало больным, последнее несчастье все больше ухудшило мое здоровье.
Учитывая все события, и факты надеясь на доброту революционного суда прошу помилования. И я, Юмтаров клянусь, что до последнего своего дыхании буду расклинать этих проклятых контрреволюционеров учитывая того факта что в результате их злодеянии я был приговорен в контрреволюционне дело необоснованно.
Юмтаров Дорждамба с правдою. “
--------------------------------------------------Баримт 1:
"...Urga streets are quite wide but not very tidy. Chinese merchants used to have complete control of this country, but since the Mongols have become independent, the number of Chinese has decreased by more than half while while the Russians have gradually increased in number. During their most prosperous days the Chinese traders totalled 250 000 in Urga alone.* Before autonomy there were still 70 000, but now not more than 20 000 or so are left. The exodus caused in the first place by the White Russian invasion of Urga, when many Chinese fled to avoid trouble. In the second place, they used to have pretty much of a free land and were protected by high officials, but now the Mongol Government has adopted the Russian policy of suppressing merchants....
* This figure is highly improbable. The total population of all Outer Mongolia was only about three quarters of a million."
Page 74, "Chinese Agent in Mongolia" by Ma-Hot'ien. Baltimore, The Johns Hopkins Press, 1949. Тайлбар: Энэ хүн 1926-1927 онуудад Монголд байж улс төрийн тагналт хиижээ.
Баримт 2:
"At regular intervals the train stops and the conductor plods along the side, shouting "Tovarishchi--za drovami"! It is the call for the "comrades" to pile out and carry sticks from the neighboring woodpiles to the locomotive. It is a crude study in communism (see photo "Where Communism Is Tested").
Most of the passengers, women and girls as well as men, make their way leisurely across the fields. Some climb on the tender, and the fuel is loaded as by a bucket brigade at an old-time fire. Others stretch themselves in the sun to doze, gossip aimlessly, stroll with the girls, picking the yellow flowers or carving on the white birch trunks, or hang out of the car windows, unmindful of the gibes from the more industrious fellow-passengers.
For thousands the railroad provides the only home. An official may get a passenger coach or private car for himself and his family, but the proletariat--men, women, and children--are herded by dozens in boxcars, anybody who can crowd in being free to pick out a corner for a home (see photo "The 'Last Word' in Residences in Chita").
In Chita and Verkhne-Udinsk hundreds are housed in boxcar cities, cooking, eating, and living in the open during the day and at night sleeping on rough shelves which have been built into the cars.
Some are on the move, getting nearer Soviet Russia whenever a locomotive can be spared to pull their trains, while others have been waiting for months. Included in this westbound tide are about a hundred American artisans each month, bound for Soviet Russia--"A country where men are free," as they explain.
Eastbound were long trains carrying 20,000 Chinese refugees from Ungern's sack of Urga in Mongolia--wounded soldiers, merchants with Russian wives and Eurasian children, coolies, and an occasional European--being transported by Soviet Russia back to China.
At night every spare spot in the railroad stations--tables, benches, the tiled floors, the platform outside when the weather is good--furnishes a bed. Women muffled under blankets with babies and children; soldiers with rifles and mess kits under their arms, and travelers with their stale bread, pans, and bundles snore contentedly in the fetid atmosphere".
The Far Eastern Republic : Part 8
by Junius B. Wood, National Geographic Magazine, June 1922
Баримт 3:
"...Тиймээс байдал хүнд байсан ч олон хятад иргэн монголд ирж суурьших болсон юм. Монголд хятад иргэд хамгийн олондоо 10000 хүн байсан. Дараа нь 1983 онд Хятад иргэдийг хөөж, заримыг хөдөө сумд руу, заримыг хятад руу албадан буцаасан. Ингээд 1 жилийн дараа гэхэд ердөө 1700 хятад иргэд үлдсэн байсан- гэж Бай Шуан Жань сэтгүүлчид ярьсан юм". Xятадын Глобал Таймс сонин. 2009.10.27
7 дугаар тал. Сэтгүүлч Хү Жиа.
Орчуулсан: Энхтайваны Эрдэнэсувд
----------------------------------------
https://coollib.net/b/451909-kamil-gizhitskiy-cherez-uryanhay-i-mongoliyu-vospominaniya-iz-1920-1921-gg/read
"....Превосходная организация всех такого рода рискованных предприятий, бесспорно, свидетельствовала, что в противобольшевистской партизанской армии, кроме Поползухина, было ещё много других предателей, работающих на неприятеля.
"....Превосходная организация всех такого рода рискованных предприятий, бесспорно, свидетельствовала, что в противобольшевистской партизанской армии, кроме Поползухина, было ещё много других предателей, работающих на неприятеля.
Я попросил атамана Серпаса, чтобы он поручил мне миссию изучения безопасности дороги в Улясутай. Выезд мой всё же не состоялся, потому что в Хангельцик прибыл отряд чахаров, служащих в летучем дивизионе азиатской кавалерийской дивизии барона Унгерна. Отряд этот был послан в Улясутай в целях сбора информации о месте стоянки наших войск. От командира чахаров, молодого казака, мы узнали, что есаул Безродных находится в данный момент в Улясутае, а город этот охраняется монгольским дивизионом во главе с есаулом Вандаловым. Фальшивые слухи о занятии Улясутая большевиками сеяли какие-то неизвестные люди, видимо, с целью создания паники среди мобилизованных монголов.
Хэн юу ярьсан бэ:
"Барон Унгерний цэрэгт Д.Юмтароваас гадна М.Дугаржав, Б.Намсрайжав, Бадамцэрэн, Балсанов зэрэг хэд хэдэн хүн орсон байв. Д.Бодоо тэдэнтэй уулзаж мэдээ хураах, заавар зөвлөгөө өгөхдөө “Цагаан намын Унгерн ба цэргүүд бол... гамингаас улам доор болно. Харин эд нар гаминг зайлуулсан нь манай ажилд нэгэн цагийн завшаан".
эх:С.Баттогтох ”Нууц хуйвалдаанаас нугалаа завхралд”
эх:С.Баттогтох ”Нууц хуйвалдаанаас нугалаа завхралд”
-------------------------------------------------------------
\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\
They arrived in Singapore to work as dancers at a South Asian themed nightclub near Boat Quay.
But the four Bangladeshi women were shocked to find out that they were expected to do much more than just perform on stage at the club, which caters mainly to a male clientele.
Throughout their employment with Mehfil Entertainment at 67 South Bridge Road, they were repeatedly threatened to have sex with patrons.
The women resisted but were told that their salaries would be withheld and that they would not be allowed to return to Bangladesh. One of them succumbed to the threats, and followed a customer back to a hotel.
When the women finally managed to escape, they were found by policemen frightened and crying.
At the State Courts last Friday (7 December), the boss of the club was convicted of seven prostitution related charges after a trial. Thakkar Hardik Anilkumar, an Indian national, was sentenced to a total of 15 months’ jail.
Hardik’s brother-in-law Gurmit Singh, the club’s assistant manager, was found guilty of two similar counts and jailed for two months. Indian dancer Gill Cherry was convicted of one similar count and jailed for two weeks.
Hardik has appealed against his conviction and sentence, and is out on bail.
In his judgment grounds published on Friday (14 December), District Judge Shaiffudin Saruwan said the women’s testimonies were convincing and consistent throughout the trial. He also agreed with the prosecution that there was a high level of exploitation of the victims.
As general manager, Hardik was entrusted by the club’s owner to recruit staff and dancers at the club. His brother-in-law Gurmit, who is also an Indian national, assisted him in running the club.
Young female dancers at the club performed on stage to Hindi and Bengali songs. They would be clad in an ethnic South Asian costume. Patrons would show their appreciation by tipping the dancers. The tips and the sale of alcohol were the main sources of revenue for the club.
The dancers typically came mainly from India or Bangladesh and were employed on a six-month contract. The club provided accommodation, food, and transportation for them.
While employed at the club, the dancers faced severe restrictions. They were not allowed to leave their lodging at Topaz Road without permission, not allowed visitors, and not given a key to the main door. Their passports, work permits and mobile phones were kept from them. They worked continuously every day, and were not paid their salaries in full. They were promised about $1,618 a month, but Hardik allegedly paid them $780.
On 24 November 2014, a week after one of the women arrived in Singapore, Hardik allegedly insisted that she have sex with a patron who had taken a liking to her. She adamantly refused to do so. Six days later, Hardik threatened her, “I will not pay your salary and I will also not send you back to Bangladesh”.
One of the other dancers arrived in Singapore on 7 November 2014. Three weeks later, she was threatened to have sex with a customer. She retreated into the toilet and cried. Afterwards, she tried to complain to her employment agent but to no avail.
In early January 2015, the same dancer was again threatened into having sex with a client who had been throwing money at her while she was dancing. She thought of her family members who were dependent on her earnings, and she caved in to pressure. The client gave the dancer a gold chain and a mobile phone as gifts after the tryst.
Later that month, Hardik again threatened the same dancer to have sex with a customer. He told Cherry to punish her if she refused.
On 11 and 12 January 2015, he similarly threatened a third dancer twice.
The dancers were adamant that they had not come to Singapore to prostitute themselves. On 13 January 2015, one of the dancers called the police in the morning but there was a breakdown in communication. In the afternoon, they again called police but they were not able to tell their location.
About two hours later, the women managed to get the key to the main door and fled. With the help of a member of the public, they informed police of their location. Two officers who arrived found them frightened, worried and crying.
The prosecution noted that Hardik was unremorseful in shaming the victims by his salacious line of questioning during the trial.
https://sg.news.yahoo.com/boss-nightclub-south-bridge-road-jailed-threatening-dancers-sex-patrons-124406786.html
К примеру, экономика Украинской ССР по показателям выплавки стали, добычи угля, урожайности зерновых и даже уровню ВВП была сопоставима с немецкой. Однако пройдет каких-нибудь пять лет, и Украина превратится в одну из самых отсталых стран Европы.
Источник: Какие бывшие республики СССР выиграли больше всего после его распада
© Русская Семерка russian7.ru
--------------------------------------------------------------------------
\www.reuters.com/article/us-cambodia-rouge/pol-pot-paintings-saved-my-life-s-21-survivor-says-idUSTRE55S1MP20090629\
..........................................................................................................................
НЭГ.1921-1924 он. Эхний Яргалал, Тарчлаалт
1921он. Саж лам Жамъянданзангийн бүлэг /48 хүн/
1922 он. Д.Бодоо, Д.Чагдаржав, Д.Пунцагдорж да лам нарын бүлэг /15 хүн/
1924 он.1. 1924 оны “Үндсэн хууль” – хуульчилсан төрийн эргэлтмөн
2. “Капиталист элементийн эрх ашгийг илэрхийлэгч, нам доторх баруун
оппортунизм” хэмээх Данзан нарын хэрэг
3. Бичээч гүн Цэрэнпил, хувилгаан лам Довчин нарын бүлэг
4. Буриад Очиров, Туванов нарын бүлэг
5. Данзан, Баваасан нарын бүлэг
6. Дорнод аймгийн бээл Сайнбаярын бүлэг
ХОЁР. 1924 – 1959 он. Монгол дахь Их Яргалал, Тарчлаалт:
1925 он.
. 2. Урианхайн гүн Чүлтэм, Бадрах нарын бүлэг
3. Улаангомын хүрээний лам нарын хөдөлгөөн
1926 он.1. Баянтүмэний хүрээний лам нарын хөдөлгөөн
2. Хөвсгөлийн Намнангийн хүрээний лам нарын хөдөлгөөн
3. Хантайшир аймгийн хувилгаан Чанрав, Бигэр номун хан Ванчинсүрэн
нарын бүлэг
1927 он.1. МАХН-ын VI их хурал “... нам улсын байгууллагад хуучин феодал, харгис
түшмэдийн этгээдийг олноор шургалуулан бузарлаж байгаа... Баруун
оппортунизмын эсрэг шийдвэртэй тэмцэн устгах...” шийдвэр хэрэгжүүлсэн нь
2. Ховдын хязгаарын түшмэл Шаалуу лам, Чойнхоо нарын бүлэг
1928 он. МАХН-ын VII их хурал “феодалын эдийн засагт халдаж, тэдгээрийн хөрөнгийг
хурааж, ангийн хувьд устгах бодлогод шууд шилжих...” шийдвэр гаргаж
хэрэгжүүлсэн нь
1929 он. 1. ТХ-ны II бүгд хурал “Хоосон ядууст ван гүн, хутагт хувилгаад, лам нар зэрэг
баячуудын хөрөнгийг шилжүүлэн эдлүүлэх” шийдвэр гаргаж, 1932 оны VII сар
хүртэл 1300 хар шар феодал, түшмэдээс 10 сая орчим төгрөгийн хөрөнгө
хурааж, “МАХН-ын Програмд: “...феодалын өмчийг хурааснаар феодалын
ангийгбүрмөсөн устгав” гэж дүгнэсэн тухай
2.“Орос” Гомбо, Данзан, Нямжав гүн, Эрхэмбат, төвд Дуламлхам нарын бүлэг
3.Улс төрийн зүтгэлтэн Ширнэндамдингийн бүлэг
1930 он. МАХН-ын VIII их хурал “ ...лам нарын талаар анги ялгаварлах бодлогыг улам
нарийвчлан явуулах, буддын шашны хуурамч чанар, харгис ролийг... таниулж,
шашны эсрэг суртал нэвтрүүлэг өргөн явуулах” шийдвэр гаргаж хэрэгжүүлсэн нь
1. Заяа бандида Жамбалцэрэнгийн бүлэг
2. Тайж Эрэгдэндавга, Егүзэр хутагт Галсандаш, Далив хутагт Жамсранжав
нарын “38”-ын бүлэг хэрэг
3. Тариатын хүрээний төвд Эрэгдэлбүрэлбүүгийн бүлэг/ Архангай/
4. Гүн Ламжав, Лхам хувилгаан нарын бүлэг /Архангай/
5. Төгсбуянтын хийдийн лам нарын хөдөлгөөн /Увс/
6. Буданчийн хүрээний лам нарын хөдөлгөөн /Говь-Алтай/
7. Улаангомын хүрээний лам нарын хөдөлгөөн /
8. Дархадын хүрээний хамба лам Гончиг тэргүүтэй лам нарын хөдөлгөөн
9. Баянзүрхийн хүрээний хутагт Жадамба, Сэнгэдорж, Нацаг нарын бүлэг
10. Булган уулын хошууны ван Жамбалдорж, бээл Товуудорж, гавж
Галсанжамц нарын бүлэг
11. Баянзүрхийн хүрээний хутагт Цэрэндорж, лам Дорлигжав нарын бүлэг
/Өвөрхангай/
1931 он.
1. Хөвсгөлийн гавж Цэрэнжав нарын бүлэг
2. Дашцэрэн, Жавзандорж, Лагнайдорж, тайж Аюурсэд, Дамбажав нарын бүлэг
3. Очирдар, Ганжууржав нарын тэргүүлсэн дүрвэгдэгсдийн хэрэг
1932 он. МАХН-ын Төв Хорооны,Төв Хянан байцаах комиссын хавсарсан III онц бүгд
хурал ”феодал ангийг ангийн хувьд устгах, харгис дээд лам нарыг шууд дайсан
үзэж бутцохих, ... эсэргүү бослогыг бутцохих...” шийдвэр гаргаж З.Шижээ,
Ө.Бадрах, Д.Лааган, Л.Цэндсүрэн нарыг МАХН-ын удирдлагаас зайлуулсан нь
1. Лам нарын “Ардын бослого” / Лам нарыг оюун санаа, орон байрны хувьд
устгасан нь/
2. Баянзүрхийн хүрээний дооромбо Гэндэнжамцын бүлэг хэрэг
3. Самбуу дүвчин, Жамц нарын нарын зэвсэгт бослогын бүлэг хэрэг
4. Жалханз хутагтын хүрээний хувилгаан лам Гунаажав нарын бүлэг
5. Улз голын буриад хошууны Цэдэнгийн Борлой нарын хэрэг
1934 он.Ж.Лхүмбэ тэргүүтэй Японы тагнуулын бүлэг гэгч хилс хэрэг/1505 хүн хэлмэгдсэн/
1935 он. Дэчин гэгээний хийдийн лам Агваанжамъянгийн бүлэг/ Дорнод/
1936 он. МАХН-ын Төв Хорооны II бүгд хурал. “Жижиг хөрөнгөтний баян чинээлэг хэсгийн
ашиг сонирхолыг илэрхийлэгч” хэмээн П.Гэндэнг бүх албан тушаалаас нь
огцруулж намаас хөөн улмаар амь насыг нь хөнөөсөн нь
1. Егүзэрийн хийдийн лам Жамба, Сундуй, Лувсанданзан нарын бүлэг
2. Дорнодын Жамъянтив ламын хэрэг
3. Өлгийн хийдийн лам нарын бүлэг
4. Сүм хийдийн дэргэд суух төлөөлөгч Гомбын хэрэг
5. Гэлэгсэнгийн хэрэг
6. 7 дугаар дивизийн Адъяасүрэн, Даваажаргал нарын хэрэг
7. АҮКомбинатын цэмбэний фабрикийг шатаасан хэрэг
1937-1938 он.1. Колбасаны заводын хэрэг
2. Туйпууны заводын хэрэг
3. Ёнзон хамба Лувсанхаймчиг, дэд хамба Дамдин нарын хувьсгалын
эсэргүү лам нарын “Төв бүлэг” гэх хэрэг
4. Аж Үйлдвэрийн Комбинатын дарга улаан Пүрэвийн хэрэг
5. Гэндэн-Дэмидийн “Төв бүлэг” гэх хэрэг
6. Буриадад шийтгэгдсэн Буриад-Монголын Нармай Монголын хэрэг
7. Фриновскийн “Заговор”-ын учир шалтгаан /115 хүний нэрс гаргасан/
8. Эсэргүү нарын гэр бүлийнхний бүлэг / Навчаа, Дэнсмаа, Дулмаа/
1939 он. 1. Лувсаншарав, Амар, Догсом нарын бүлэг
2. Баасанжав, Сэнгэдорж нарын бүлэг /Дело.№ 17093 – 36 хүн хамрагдсан/
3. Лам Содномдаржаа, Тарайдорж, Самбуу нарын бүлэг
4. Монгол тээхийн “Покрышка” гэдэг бүлэг хэрэг
1940 он. 1. Ерөнхий сайдын орлогч Доржпүрэв, Жамсран нарын бүлэг
2. Зүүн аймгийн малчдын хэрэг
1941 он. 1. Өмнөговь аймгийн дарга Дамбарэнцэгийн бүлэг хэрэг
2. Германд суралцагсдын “герман тагнуулын хэрэг”
1942 он. МАХН-ын ТХ-ны тэргүүлэгчдийн 1942.02.04-ний тогтоолоор “... Зодох ба занчиж
болох эрх, зөвшөөрлийг Дотоод Явдлын Яамны сайд нөхөр Шагдаржавын
өөрийн хариуцлагад хатуу даалгаж өгсүгэй” гэсэн шийдвэр гарч Х.Чойбалсан,
Ю.Цэдэнбал, Ч.Сүрэнжав нар гарын үсэг зурсан болон хэрэг хүлээдэггүй хүнийг
зодож, жанчих тусгай тасалгааг ДЯЯ-ны II давхрын зүүн хойт өнцөгт
Б.Жамбалдорж бэлтгэн ашиглаж байсан нь
1. 17 дугаар армийн тагнуулаар 400-аад монгол оролцсон хэрэг /1945-1946
онд баривчилж, ял тулгасан/
2. Сүхбаатар аймгийн Дэндэв, Лусанням нарын 11 малчны “Харилцаа” гэх
бүлэг хэрэг
3. Казахын оргодол хөдөлгөөний хэрэг
1942он.Сүхбаатар аймгийн малчин Туваанжав, Гомбожав, Маам нарын хэрэг
1944он 1. Хүүхэн хутаг”-ын хойт дүр Хэнтийн Ламаадан хүүгийн хэрэг
2.ЭХЯ-ны сайд Гонгоржав докторын хэрэг
1945-1946 он. Өвөрмонголоос буцаж ирсэн 500-аад хүний Японы тагнуулын хэрэг
1948он 1.“Порт Артур”-ын бүлэг хэрэг
-------------------------------------------------------
http://www.olloo.mn/n/6202.html
Сталинизмын хядлагын үед, 1937 оны 9-р сарын 10-ны шөнө “Заговор (хуйвалдаан) хэмээх нэртэй Хувьсгалын эсэргүү, Японы тагнуулын байгууллагын гишүүн гэх 115 хүний нэрсийн жагсаалтаар ДЯЯ-ны сайд, маршал Х.Чойлбалсан төр засгийн хариуцлагатай албан тушаалтан болон цэргийн томоохон дарга нарыг “дүрэмт хувцас, одон медаль, буу сэлмээ зүүгээд ир!” гэсэн зар тараан өөрийн албан өрөөндөө ирүүлж баривчилснаар Монгол улсад өргөн хүрээтэй улстөрийн баривчилгаа, хядлага өрнөж монголын түүхэнд урьд, хожид үзэгдээгүй төрийн махны машин эрчээ авсан түүхтэй.
1937 оны тэр шөнө баривчлагдсан эрчүүдээс 14 хүнийг сонгож урьдаас төлөвлөсөн шүүх хурал гэгчид оруулж хилсээр шийтгэсэн нь “Анхны 14-ийн хэрэг” гэх ойлголт нийгэмд бий болжээ.
1937 оны аравдугаар сарын 21-д Орос, Монголын ДЯЯ-ныхан Улсын Төв Театрт олныг цочроосон шүүх хуралд Г.Самбуу, Л.Дарьзав, Б.Очирбат, Д.Яндаг, Ж.Малж, М.Ядамсүрэн, Ц.Өлзий, Ц.Өлзий-Очир, Ц.Баттөмөр, Д.Жамьянжав, Л.Дэндэв, Ё.Жигжид, О.Шагдар, Б.Ламжав нарын цэргийн болон төр, засгийн зүтгэлтэн 14 хүнийг оруулж, “Монголчуудыг нэгтгэсэн Пан Монгол улсыг Японы дэмжлэгтэй байгуулах гэж байсан”, “Гэндэн, Дэмидийн толгойлсон Японы тагнуул, хувьсгалын эсэргүй байгууллага”-ын идэвхитэй гишүүн гэх хилс хэргээр яллажээ.
Дорнод аймгийн дарга О.Шагдарыг буудан алваас зохих ч “уг эсэргүү ажилд бусдаас оролцоо бага” гэж 10 жилээр яллаж, Б.Ламжавын амийг өршөөн бусад 12 эх орончыг “шүүх”-ийн шийдвэр гарсан даруй зэвсэг агссан цэргээр харгалзуулан гарыг ард нь хүлж, буутай цэргүүдээр харгалзуулан хойно, ачааны бүхээгтэй машинуудад ачиж аваад өмнө, хойно нь олон суудлын машин цуваа үүсгэн явсаар Сонгино хайрханы буруу харсан аманд тулж очин буулгаад нэг нэгээр нь буудаж эхэлжээ.
“Сан бэйсийн сагсуу цоохор” Х.Чойбалсан бусдаас содон, согтуурхан гар буу гозгонуулан агсарч, буудаж байгаа хүмүүсийн дэргэдүүр цамнан цаазын ялын гүйцэтгэлийг биеэрээ удирдана. УБХ-ын дарга Д.Догсом тэгэж аягласангүй, эхний хоёр, гурван хүнийг буудсаны дараа машиндаа суужээ. Харин Ерөнхий сайд А.Амар сйд ёс жудагтай монгол эр хүний зангараг гаргаж машинаасаа ч гарч ирэлгүй гашуудан шаналж, амандаа ном уншин суух аж. Түүнийг харж уурссан Х.Чойбалсан:
“Энэ феодалыг хараач, илүү нүх байна уу? Энд нь булчих юмсан” гэж загнан хашгичиж байсныг улсын баатар П.Чогдон хожим гэрчилсэн байна.
Тэд “би хэрэг хийгээгүй, хилс үхэж байна. Улаан яргачид ялаа эдэлж, үнэнийг хэлэх цаг ирнэ ээ” , “үүнээс хойш ийм хилс хэрэг битгий хийгээрэй” “Монгол улс мандтугай Бидний үнэн зөвийг хойч үеийнхэн гэрчилнэ” гэж амжиж хашгираад алтан амиа алджээ.
Аллагыг голчлог шоронгийн комендант, Маахуур хэмээх Дамба гэгч алуурчин гардан гүйцэтгэж, ДЯЯ-ны зөвлөх Кичиков, Голубчик зэрэг хэдэн Орос хянан, ДЯЯ-ны орлогч сайд Б.Лосол, тусгай хэлтсийн дарга Н.Насантогтох, “алцан” Мандал, ДЯЯ-ны төлөөлөгч Л.Содов тэргүүлэн байлцжээ. Л.Содов хожим “Ж.Малж хамгийн сүүлд үлдээд “Би хэрэг хийгээгүй. Хилс үхэж байна, улаан ярагчид ялаа эдэлж, үнэнийг хэлэх цаг ирнэ ээ” гэж хашгираад 2-3 удаа буудуулж байж үхсэн гэж мэдүүлжээ. Зоригт эрсийг бүгдийг хороож гүйцээд гүйцэд амьсгал хураасан эсэхийг магадлан шалгадаг чекистүүд эмчээр ч магадлуулсангүй, шууд шороогоор булж дарсан байна.
Хилс хэрэгт хэлмэгдэн буудуулсан тэдгээр Монгол эрсийн хамгийн ахмад нэрт тагнуулч Ц.Өлзий 57 настай, хамгийн залуу нь МАХЦ-ийн хуягт бригадын дарга Д.Жамьянжав 32 настай, ихэнх нь 33-37 настай байлаа.
1937 оны 10-р сарын 21-нд “Анхны 14-ийн хэрэг” гэгч улстөрийн хилс хэрэгт холбогдуулан эх орныхоо төлөө халуун сэтгэлээр зүтгэж явсан 14 зоригт эрсийг хэлмэгдүүлэн, 12-ыг нь Сонгино хайрханы зүүн хойд жалганд цаазлан хороож, нүхэнд дарж булжээ. Тэдний шарил гар нь хүлээстэй чигээрээ, жалгын ирмэг орчим ухсан нүхэнд булаатай хэвээрээ 77 жилийн нүүр үзэж байна. Тэдгээр эрс бүгд хариуцлагатай алба хашиж явжээ. Үүнд:
Г.Самбуу-БНМАУ-ын Ерөнхий сайдын орлогч, Гадаад явдлын яамны сайд
Л.Дарьзав-Цэргийн явдлын яамны орлогч сайд бөгөөд Бүх цэргийн жанжны орлогч, корпус командлан захирагч
Б.Очирбат-Цэргийн явдлын яамны Тагнуулын газрын дарга асан, бригад командлан захирагч
Д.Яндаг-МҮЭ-ийн Төв зөвлөлийн дарга, Монгол тээхийн дарга асан
Ж.Малж-Жанжин штабын дарга, корпус командлан захирагч
М.Ядамсүрэн-Улсын Төв театрын дарга
Ц.Өлзий-Цэргийн тагнуулч, хурандаа
Ц.Өлзий-Очир-БНМАУ-ын Засгийн газрын нарийн бичгийн дарга
Ц.Баттөмөр-Ардыг Гэгээрүүлэх яамны сайд
Д.Жамьянжав-ЦЯЯ-ны харьяа Хуягт бригадын дарга, бригад командлан захирагч
Л.Дэндэв-Бүх цэргийн эмнэлэгийн албаны дарга
Ё.Жигжид-БНМАУ-ын Хоршоодын төв холбооны орлогч даргаар ажиллаж байв.
Тиймээс төрийн террорын золиос болж, нэг дор олноороо буудагдсан эрсийнхээ дурсгалыг хүндэтгэж, хэлмэгдэгсдийн дурсгалыг хүндэтгэх, мөнхжүүлэх үүднээс тэр шарилуудыг судлан шинжилж, сайтар баримтжуулж аваад, монгол ёсоор оршуулж, тухайн газарт нь дурсгалын цогцолбор байгуулахын сацуу төрийн хядлага явагдсан газруудын байршлыг эрэн сурвалжилж нэмж тогтоон, хэлмэгдэгсдийн дурсгалыг мөнхжүүлэх төсөл, хөтөлбөрүүд хэрэгжүүлэх саналыг судлаач миний бие дэвшүүлж байна.
Тийм учраас миний дэвшүүлж буй уг асуудал цаг үеэ олсон бөгөөд Монголын төрөөс хойш тавилгүй шийдэх нь төрийн үүрэгт ажил мөн. Учир иймд уг ажлыг ЦАУЗБУК-оос эрхлэн Шүүх эмнэлэг, МУИС, Бурхан шашины төв зэрэг холбогдох байгууллага, эрдэмтэд, ард иргэдийн оролцоотойгоор зохион байгуулж, гүйцэтгэх шаардлагатай.
Чингих нь улс төрийн хилс хэрэгт хэлмэгдэгсдийг цагаатгах, дурсгалыг нь мөнхжүүлэх талаар төрөөс баримтлах бодлогод дараах байдлаар нийцэж байна. Тухайлбал, 1998 оны 1 дүгээр сарын 2-ны өдөр УИХ-аас батласан “Óлс төрийн хилс хэрэгт хэлмэгдэгсдийг цагаатгах, тэдэнд нөхөн олговор олгох тухай” Монгол Улсын хуульд:
“Энэ хуулийн зорилт нь Монгол Улсын нутаг дэвсгэрт улс төрийн хилс хэрэгт хэлмэгдэгчдийг цагаатгаж нэр төрийг нь сэргээх..., улстөрийн хэлмэгдүүлэлтийн бусад үр дагаврыг арилгахтай холбогдсон харилцааг зохицуулахад оршино” гэж заасан бөгөөд мөн хуулийн 24.1-т:
“Улстөрийн хилс хэрэгт хэлмэгдэгчдийг цагаатгах тухай хуулийн хэрэгжилтэд улсын хэмжээнд Цагаатгах ажлыг удирдан зохион байгуулах улсын комисс хяналт тавина” гэж заажээ.
Тийм учраас төрийн бодлого, түмний сэтгэлд нийцэх энэ ажлыг ЦАУЗБУК хойш тавилгүй шийдэрлэж, хийх цаг нэгэнт болжээ. Төрийн террорын золиос болж, амь эрстсэн тэдгээр эх оронч монгол эрсийн дурсгалыг хүндэтгэж жил бүр хүмүүс очиж, цэцэг өргөдөг. Харамсалтай нь хэлмэгдэгсдийнхээ шарилыг гаргаж ирэн, хүний ёсоор оршуулж чадаагүй байгаагаас болж дээгүүр нь алхаж, гишгэчсээр байгаа нь сэтгэл эмзэглүүлдэг юм. Уг нь үхэгсдээ хүндэтгэн оршуулах нь хүний ёсон сон. Тэр тусмаа эх орныхоо тусгаар, тогтнол, хүн ардынхаа амгалан тайван, халдашгүй байдлыг хангахын төлөө халуун амиа зориулсан эх орончдынхоо шарилыг ардчилсан нийгмийн өнөө цагт хүн ёсоор оршуулахгүй байж яахин болох билээ.
Энэ ажлыг хийх нь 1930-1940-өөд оны улс төрийн хядлага, төрийн террорын арга технологи, хор уршгийг баримтаар нотлон тодруулахад шинжлэх ухааны ач холбогдолтойн дээр хэлмэгдэгсдийг цагаатгах, судлах, сурталчилах,нэр төрийг нь сэргээн дурсгалыг мөнхжүүлэх ажлыг чанарын шинэ шатанд гаргахад чухал ач холбогдолтой юм. Түүнчлэн хэлмэгдүүлэлтийн түүхийн тухай янз бүрийн дурсамж яриаг бодитой эсэхийг баримтаар нотлон, тухайн асуудлыг тогтооход хэрэгтэй юм.
Үүний зэрэгцээ уг ажлыг хийсний үр дүнд Монгол улсад хүний эрхийг баталгаажуулах, улс төрийн хэлмэгдүүлэлтээс сэргийлэх, тийм оролдлогыг таслан зогсоох, улс төрийн хэлмэгдүүлэлтийг дахин давтахгүй байх үзлийг монголын нийгэмд төлөвшүүлэх давхар ач холбогдолтой юм.
Тэртээ 1937 онд хилс хэрэгт алтан амиа алдсан гэм зэмгүй эх орончдын гэм зэм нь эх орныхоо тусгаар тогтнолын төлөө гэсэн нэгэн сэтгэлээр мятрашгүй тэмцсэний л “гэм” байж. Тэд хэлмэгдэгсэд төдий бус эх орныхоо тусгаар тогтнолын төлөө тэмцэгчид байсан юм. Тиймээс гар нь хүлээстэй чигээрээ шороонд булаастай хэвээр байгаа тэдгээр эх орончдын шарилыг гаргаж судлан шинжлээд, монгол ёсоор оршуулах нь хэлмэгдэгсдийг цагаатгах, дурсгалыг нь мөнхжүүлэх төрийн бодлого, түмний сэтгэлд нийцэх бусуу?
Монгол төрийн түшээд, Монгол ахан дүү нар минь хэлмэгдүүлэлтийн түүхэн сургамжыг цаг ямагт санагтун!
“Халуун итгэл цөхөрсөн
Хатан зүрх шархирсан
Хар дарсан зүүд мэт он жилүүдийг
Хамаг монголчууд бүү мартагтун”
ЦАУЗБУК-ын Судалгааны албаны эрдэм шинжилгээний ажилтан,
доктор Д.ХОРОЛДАМБА
Будни моей мамы пенсионерки
Я узнала, что в Италии люди больше не поют с балконо.
158k views. Unique page visitors.
146k full reads, 93%. Users who read to the end.
1 min. Average time to read the pos
Фото из Яндекса
Фото из Яндекса
Начиналось все с беспечности. "Да нет никакого вируса". Это та стадия, которая сейчас у нас. Вчера, например, Из Перми в Сочи вылетел самолет. С туристами. Ну, неделю же выходных людям объявили. Что же и правда по домам сидеть? Лучше случая не придумаешь.
И 131 человек взяли с собой 16 детей и отправились праздновать неожиданный отпуск в Сочи. А через 10 минут самолет развернули в воздухе и вернули в Пермь. Туроператор за эти 10 минут отменил турпутевки.
Вот эти люди, мне интересно, подумали о чем? О тех, кто живет в Сочи они подумали? Со всей страны туда ринулись толпы народа. Мало того, что это уже происходит в Москве, давайте еще подвергнем риску Сочи.
В Южно-Сахалинск вернулись из Таиланда 200 жителей города и когда их пытались отправить на изоляцию на две недели, они чуть ли не бунт устроили, отказываясь соблюдать изоляцию. А на днях на Сахалин должны вернуться еще 250 человек оттуда же. Прямо умилили меня эти цифры нищих россиян, отдыхающих в марте в Таиланде.
Никто не верит, что он мог заразиться, Пенсионеры гуляют парочками под ручку в парках. Молодежь вообще смеется над типа бесполезной паникой.
Итальянцы вели себя так же. Смеялись, шутили. Дошутились до того, что пришлось патрулировать улицы, что бы убрать оттуда этих весельчаков.
Когда их позакрывали в домах, они продолжали не верить в опасность. Пели и танцевали на балконах.
И вот итог. Пение прекратилось. А почему? Да потому что на голодный желудок много не напоешь и не напляшешь. А итальянцы реально начинают голодать. Нет. В магазинах полно продуктов. А вот деньги у многих кончаются. Люди месяц не работают. И хотя, как выясняется, зарплаты у них на наши деньги 350 тысяч, но ежемесячные выплаты съедают всю эту сумму вместе с продуктами, купленными итальянцами на месяц. Начало доходить до того, что люди приходят в магазины, берут продукты и отказываются платить. Что дальше? Начнут громить магазины?
А что же хваленая европейская солидарность? Люди в Евросоюзе начинают голодать и что же делает Брюссель? Выделяет 8 млн евро на развитие гражданского общества в Грузии. Я в шоке! Если не сказать еще чего хужей.
И давайте не будем слушать некоторых, которые на все наши примеры всегда говорят-Что вы мне про другие страны рассказываете? Нас это не касается. Касается, еще как. Всегда повторяла и повторять буду. Умный учится на чужих ошибках, а дурак на своих.
--------------------------------------------------------------------------------------------
http://jarringcollection.se/Library/Travel/TRV030/TRV030s51.pdf
One wonders if the Mongols don't have doctors. There are some, but the lamas who studied medicine do not generally render their services for nothing, as neither do physicians elsewhere; besides, Mongolian medicine consists largely of witchcraft and Tibetan charlatanry with all kinds of material, which even under the most primitive circumstances could scarcely be called medicaments. The Mongols have not developed social service or responsibility. For them it is a completely natural thing to leave the 46 Trip to Mongolia dead to the dogs. Mongols maintain that the dead any place else are buried in the ground only because their flesh after death is so bitter and sour that even dogs wouldn't eat it. After a person's death the soul remains in the body for quite a while, if it is unscathed; therefore, it is best for the body to be torn to pieces so the soul can get free as soon as possible. We soon got an example of this concept of theirs. A young girl had gotten a broken needle-point in her finger when she was sewing something. She came to us with her mother and asked us for a magnet, allegedly so she could draw the needle stump out of the foul and dirty wound. Since the finger was nastily swollen and the girl had a fever, my wife was convinced that it was clearly a case of blood poisoning. Smirnov and his wife thought that it was dangerous to try to help this girl or any Mongols at all with the purpose of curing them. Some days later the girl was dead, and it was explained to us that her real soul was staying in her finger tip at that time. Since she happened to get a hole in her finger tip, the soul had room to get out that way. —But it is best to leave those especially sad and outrageous matters alone. The landscape ...
**********************************
НЕЗАВИСИМАЯ ХАЛХА (ВНЕШНЯЯ МОНГОЛИЯ) ДО ПРЕВРАЩЕНИЯ В МНР Халха или Внешняя Монголия привлекла внимание царского двора в 1904 году, когда там появился бежавший от англичан далай-лама. Когда 4 августа 1904 года колонна англичан вошла в Лхасу, первосвященника там не оказалось. По совету Агвана Дорджиева глава буддистской церкви уехал на север. В октябре представитель далай-ламы прибыл в Ургу с распоряжением подготовить помещения для приёма первосвященника и его свиты. Ургинский хутухта посетил далай-ламу на четвёртый день после его прибытия. После приёма стало ясно, что местный иерарх не в восторге от прибытия главы культа. Желая удалить конкурента, богдо стал посылать подарки цинским чиновникам. Вместе с тем, Пекин воспрепятствовал переезду далай-ламы в Россию. Цинские чиновники стали настаивать на отъезде иерархва в Синин. Прибытие миссиии П.К.Козлова сделало далай-ламу менее уступчивым. Вскорее он переехал в Ван-хурэ, где правителем был антикитайски настроенный Хандо-дорджи. Далай-лама пробыл в Халхе до весны 1906 года, после чего отправился в хошуны джеримского чуулгана. По пути он посетил ставку Сайн-нойон-хана Намнан-сурэна, сделав его самым популярным из халхаских князей. В годы русско-японской войны русская военная разведка обратила внимание на положение в Монголии. В Халхе миссия П.К. Козлова увенчалась успехом. Боле того, там сложилась оппозиционная фракция во главе с Сайн-нойон-ханом Намнан-сурэном. Русской разведкие удалось привлечь на свою сторону князя джеримского чуулгана Удая. В 1907 году при русской поддержке образовался и стал действовать в Барге партизанский отряд Тогтохо-тайджи. В его составе было около сотни воинов, включая Баир-тайджи. За четыре года повстанцы выдержали 23 столкновения с китайцами, после чего их командир стал национальным героем. Штаб Иркутского военного округа выделил повстанцам 500 берданок и патроны. Его поддержал Ханда-цин-ван из Ван-хурэ. В начале апреля 1911 года Тогтохо с семьей, Баяром и 46 бойцами с обозом и 200 лошадей и нескольких повозк под давлением китайских войск были вынуждены уйти в Россию. Бойцы Тогтохо получили 2000 десятин на поселение( в т.ч. Тогтохо -300, Баир -50). Баир и Тогтохо поссорились из-за добычи, что сделало бывших товарищей по оружию врагами. После неудачной для России войны с Японией, китайские власти активизировали своё противодействовие экспансии соперника. Так, в 1908 году улясутайский цзянь-цюнь использовал стремление урянхайского даа-нойона Хайдыпа к власти, натравив его на русских. Это привело к возникновению напряженности в Урянхае. Однако силы были неравны. Через три года Россия не только восстановила, но и усилила своё влияние в регионе. Её политика свелась к созданию пояса полунезависимых-полуавтономных государств вдоль азиатской границы. Важным фактором движения за независимость Халхи стало проникновение русских на слабозаселённые китайские приграничные территории. Так, в баргинском Трёхречье проживало до трёх тысяч забайкальских казаков. Есаул Тонких, посетив Монголию в 1909 г., привел в отчете сведения, согласно которым всего в Монголии русских насчитывалось 500-600 человек, из них 300 - постоянные жители Урги. Несколько позже И.М.Майский в 1919 г. определил русскую колонию в 3 тыс. Японец Ошима в том же году насчитал 1500 граждан России (из них 500 евреев). Е.М. Даревская приводит также приблизительные цифры, относящиеся ко времени русско-японской войны и революции 1905-1907 гг.: примерно 300-400 человек. Почти десять тысяч русских обосновалось в Урянхае. Они занимались торговлей, землепашеством и разрабатывали золотые прииски. Русские колонии возникли в Улясутае и Кобдо, а заимки - почти в каждом хошуне Халхи. Российская империя преследовала в Монголии прежде всего свои интересы. В соответствии с имперской внешнеполитической доктриной необходимо было отгородиться от опасного соседства с Китаем "буферными странами". На протяжении 1910-14 гг. Россия последовательно формировала по всему периметру границ с Китаем полосу автономных и полунезависимых государственных образований, размещая там свои воинские контингенты. Так, в Маньчжурии для охраны КВЖД находился 30-тысячный корпус Заамурской стражи, а в 1909 году в Халхе-Внешней Монголии появился русский военный контингент. Первоначально он присутствовал в виде казачьих конвойных сотен, охранявших русские консульства. В 1910 году в Урянхайский край прибыла экспедиция полковника Попова, состоявшая из нескольких сотен казаков и солдат. В 1907 году советник Ли Хунчжана барон фон Грот получил концессию, согласно которой должен был отдавать в казну 15% от стоимости добычи. Основанная им золотодобывающая компания "Монголор" имела на своей службе 10000 китайцев. Её финансировали Русско-Китайский и Санкт-Петербургский Международный банки. Только в 1907-13 гг. на приисках было намыто 470 пудов золота. В 1913 году они принесли казне 35330 рублей. Всего "Монголор" добыл 625 пудов золота на сумму 10 млн.рублей. В 1904-1914 гг. в Урянхае было сделано 454 заявки на золотоносные площади. Добыча велась на 29 действующих приисках хищнически. Будучи неуверенными в завтрашнем дне, старатели стремились выбрать как можно больше золота, не заботясь о тщательной обработке руды, промывке песков. С урянхайских приисков с 1904 по 1914 г. было сдано 1440 пудов золота. В начале 1910 года в Ургу был назначен наместником маньчжур Саньдо Прибыв в Ургу, он стал реализовывать "новую политику": было создано десять служб по надзору за войсками, налогообложением, торговлей, правительством и др. и составлены планы заселения китайскими земледельцами. В первый же месяц наместник поссорился с Богдо-гэгеном, наложив на него денежный штраф. Вслед за этим последовала петиция монгольского населения к цинскому правительству об отзыве Саньдо. Тем временем, Тогтохо-тайджи при сочуствии местных властей, ограбил несколько китайских лавок. Амбань располагал всего 140 солдатами, почти половина которых была монголами. Местные князья не дали солдат для пополнения отряда, а власти хошуна, в котором находились ограбленные лавки, отказались платить компенсацию. При помощи соседей Саньдо снарядил карательную экспедицию для поимки Тогтохо. Отряд был заведён в засаду проводником и практически полностью уничтожен. В конце 1910 года колонизационная политика Цинов коснулась Халхи в полном объеме. На протяжении двух веков Урга была оплотом китайского влияния - в начале ХХ века в ней проживало 5000 китайцев и функционировало 215 торговых фирм. В январе в Ургу прибыл полковник Тан Цзайли, занявшийся реорганизацией армии. Для его части в 10 км от Урги строили казармы Худжир-Буир, рассчитанные на 400 пехотинцев. Доля монголов в гарнизоне Урги должна была составить 50 %. Кроме того, в окрестностях планировалось расселить несколько тысяч земледельцев. Тем временем, в декабре 1910 года полк Ю-Хоа разместился в восточной Халхе. Его грабежи вызвали протесты хошунных князей 2 восточных аймаков. Конфликт развивался далее и привёл к отставке шанзотбы Бадам-дорджи. На протяжении начала века, китайские тороговцы продавали монголам товары в долг по низким ценам, они взимали большие проценты. В результате к 1911 г. многие князья и араты оказались в долговой зависимости от них. Монгольские князья брали деньги в ургинском отделении Дайцинского банка и тоже оказались в должниках. В результате общий размер долга монголов Халхи китайцам составлял около 20 млн. таэлей или мексиканских долларов. Только араты 18 хошунов чуулгана Тушету-хана задолжали китайским ростовщикам 100000 лан. Каждый из 86 халхаских князей, в среднем, имел долг около 25000 лан, а арат - около 500. Весной 1911 года Богдо-гэгэн разослал князьям предложение собраться во время надома на съезд, чтобы обсудить перераспределение налогов по хошунам. Съезд собрался 10 июля, и Богдо-гэгэн прямо поставил перед князьями вопрос об их отношении к "новой политики". Восемнадцать князей высказались против неё и позднее, встретившись за городом, приняли решение объявить независимость страны. 15 августа 1911 г. в Петербург прибыла монгольская делегация во главе с Ханда-Доржи с посланием от богдо-гэгена. Уже на следующий день была принята и.о. управляющего МИД России А.Нератовым и премьером А.Столыпиным. В послании русскому царю халхасский первосвященник Джебцзун-Дамба-хутухта и верховные князья четырех аймаков Халхи: Дашинима; Агван-Цэрэн; Сотном-Арабдан и Намнан-Сурэн просили защиты у царя.
Узнав о делегации, ургинский амбань Саньдо немедленно вызвал к себе главу Шабинского ведомства Богдо-гэгэна, Эрдэнэ-шандзодбу, и потребовал объяснений. Шандзодба, настаивая на своей непричастности к заговору, раскрыл Саньдо планы монгольской знати. Амбань потребовал от Богдо-гэгэна отозвать запрос российскому правительству о введении русских войск в Халху; тот выразил согласие, однако потребовал отмены "новой политики" в Халхе. В ответ на запрос из Пекина в Ургу телеграфировали, что в некоторых частях её можно временно отложить. Саньдо запретил монголам какие-либо сношения с российским консульством в Урге, угрожая в противном случае дополнительно ввести пехотный ин (пятьсот солдат) в Ургу и привезти дополнительных колонистов. Вокруг дворца Богдо-гэгэна были расставлены караулы, а к границе были высланы войска с целью перехвата возвращающейся делегации. В начале октября в Ургу стали прибывать российские войска. 10 октября в Китае вспыхнуло Учанское восстание, переросшее в антиимперские волнения по всей стране. 12 ноября 1911 г. посланник в Пекине И.Коростовец телеграфировал А.Нератову о том, чтобы правительсто довело до монгольских князей и лам информацию о происходящем в Китае. Тем временем тайно вернулась делегация Сайн-Нойон-хана и доложила о результатах. Князья и ламы составили обращение к Богдо-гэгэну, в котором предлагали объявить независимость Халхи. Опираясь на него, тот издал указ, предписывающий монгольским родам Халхи объединиться в государство. Высшая монгольская знать сформировала Временное правительство Халхи, а 28 ноября была объявлена мобилизация по 1 тыс. солдат от каждого от четырёх аймаков страны. В тот же день около 500 ополченцев из соседних хошунов прибыли в Ургу. Двумя днями позже Саньдо получил ультиматум, по которому он должен был обеспечить вооружением и довольствием ополчение. В сопроводительном письме утверждалось, что с падением династии Цин монголы возвращают себе суверенитет: независимость новой Монголии изначально обосновывалась древним правом. На ответ было дано три часа, но его не последовало. Тогда к амбаню явилась монгольская делегация и объявила о независимости от Халхи, а также возможной коронации Богдо-гэгэна как монгольского императора. Саньдо было предписано покинуть пределы страны в течение суток. У амбаня оставались 40 солдат личной охраны, пеший и конный отряды общей численностью около 300 человек. Но ханьцы, не любившие маньчжур, отказались защищать ямынь. Переворот в Урге прошел бескровно. Остававшиеся верными Саньдо 150 солдат были разоружены монголами и казаками во главе с будущим атаманом Семёновым. Под конвоем последних Саньдо был выслан в Мукден. В тот же день, 1 декабря 1911 г. князья и ламы Халхи провозгласили в Урге Декларацию о восстановлении независимости Монголии. Вся власть была передана богдо-гэгэну как неограниченному самодержцу, создано правительство из пяти министров, подчинявшихся только богдо-гэгэну. Тогтохо-тайджи получил титул Зоригту-батор, оклад в 150 лан и стал начальником личной стражи богдо-гэгена. Создание кабинета министров не отменило старой формы управления -- хуралов и чуулганов, т. е. съездов и собраний монгольских князей, а также представительств аймачных ханов в Урге -- джисанов. Какое-то время эти две формы существовали одновременно. Вслед за этим Урга была переименована в Нийслэл х?рээ -- "столичную ставку", воссоздана печать великого хана, -- знак высшей государственной власти, а также были аннулированы все долги монголов китайским ростовщикам. В целом, гражданское китайское население Халхи не подверглось преследованиям. Богдо гэгэн потребовал от республиканского правительства Китая признать суверенитет Монголии в трёхдневный срок. Пекин не признал суверенитет Халхи, но не был в состоянии немедленно отправить войска в Ургу. Джебцзун-Дамба-хутухта торжественно взошёл на престол 29 декабря. Его подданные монголы даже летоисчисление начинали вести со дня его коронации: Халха вступает в "эру многими возведенного", т.е. избранного народом, всемонгольского монарха - Богдо-хана. Вслед за этим последовали реформы: военная, налоговая и геральдическая (созданы национальные флаг и герб). Все халхаские князья и чиновники получили повышение ранга, старикам старше 70 лет выдали от 3 до 9 лан пособия, в хошуны и города Монголии был разослан призыв свергнуть маньчжуро-китайскую власть. Лейтмотивом всего был лозунг восстановления единой Монголии под властью Богдо-гэгэна, который "будет избран монгольским ханом и защитником всего монгольского народа". В тот же день улясутайский "цзяньцзюнь, уступая требованиям Гегена, передал дела, казённое имущество, оружие, все прерогативы власти монгольскому амбаню, покинул крепость, поселился в городе со всеми подчиненными в качестве частного лица. Монгольский князь управляет городом и всем краем. В Монголии ликуют. В городе полное спокойствие, опасаться беспорядков нет пока основания". После китайской революции 1911 г. возникли благoприятныe условия для вхождения Урянхского края в состав России. Уже за несколько лет до этого русское влияние здесь превалировало над китайским. В 1909 году антирусски настроенный урянхский князь Хайдып был устранён. После этого рост числа русских поселенцев и понимание имперской миссии России, определило прорускую позицию местных чиновникнов В январе 1912 г. урянхайский амбын-нойон обратился к русскому царю с подобным прошением, затем к нему присоединились хемчикский хамбу лама Лопсан-Чамзы, нойон Буян-Бадраху, а затем и другие правители хошунов. Однако царские власти, боясь осложнения отношений с Китаем и европейскими партнерами, промедлили с решением вопроса. 15 января 1912 года началось восстание баргутов Хулун-Буирского округа. Вскорее волнения перекинулись на Улан-цабский, Шилин-гольский, Иеке-дзуский чуулганы Внутренней Монголии и знамённых чахар. Однако в Кобдо и на Алтае между монголами и китайцами завязались упорные бои за обладание этим краем. В их исходе которых важную роль также сыграла Россия. Власти Кобдоского округа, надеясь на помощь из Синьцзяна, решили отразить наступление монгольских повстанцев. Стремясь не допустить проникновения халхасцев в Кобдо, но не имея возможности остановить его силой, Пекин попытался создать новую административно-территориальную единицу в составе Китая под названием "Западная Монголия". В ее состав вошли земли калмыков-торгоутов, Алтайский округ Синьцзяна, Кобдо и Урянхайский край. Последующее развитие событий опрокинуло эти планы Пекина. Инспирированое Россией движение за независимость получило своевременную помощь. Уже 21 января 1921 года в Ургу прибыла военная миссия во главе с полковником Д.Н. Надёжным. В её составе было несколько унтер-офицеров для обучения войск. В январе в Петербург прибыла Черезвычайная монгольская депутация. Несмотря на то, что к ней был прикомандирован тайный советник Я.П. Шишмарёв, повторная миссия Ханда Доржи не увенчалась успехом. Единственным её достижением стало подписание соглашения о формировании монгольской регулярной кавалерии сроком на один год. В апреле 1912 года русское правительство выделило 100000 рублей на военные нужды Монголии. Группу из12 военных инструкторов возглавил полковник Д.Н. Надежный. В мае началось формирование кавалерийской бригады. Для её оснащения начальник миссии запросил 1200 драгунских винтовок, 360000 патронов и 2 горных орудия. Комплектование соединения шло за счет набора добровольцев. Ни одна страна мира, кроме России, нового государства не признавала и не оказала поддержки, которая заключалась, в основном, в небольших денежных субсидиях и поставках оружия. Так, в течение 1912 года в страну было ввезено около 15000 берданок и патроны к ним. Они пошли на вооружение ополчения. Под видом усиления охраны дипломатических миссий были увеличены казачьи "конвойные" отряды. Летом 1912 года российское правительство разрешило продажу Монголии 6000 винтовок, 3 млн. патронов, 2000 драгунских шашек, 2 вьючных пулеметов и 2 конно-горных орудий со снарядами. В Хужир-Булане, расположенном в нескольких километрах от Урги, было открыто военное училище по подготовке младших командиров. Уже в мае была обучена первая конная сотня, а через месяц - полк "Халха Цэриг". Его командиром был назначен Максаржав. К концу 1912 года Россия помогла сформировать "дружественной" стране собственные вооруженные силы. Помощь поступала по новому Чуйскому тракту, который был к тому времени закончен. Таким образом при поддержке русского правительства, как свидетельствует историк В.Моисеев, в четырёх аймаках Халхи переход власти в руки монгольских феодалов был осуществлен мирным путем. В качестве одного из буферов между Россией и Китаем рассматривалась и Западная (Алтайская) Монголия. В конфликте за этот регион Россия выступила на стороне Халхи, рассматривая Западную Монголию в качестве "удобного заслона от Китая" и исходя из принципа, высказанного начальником Генерального штаба генералом А.Мышлаевским: Россия должна поддерживать всё, что ослабляет власть Китая в Монголии. Следующей целью халхасов стал Кобдосский округ. В начале 1912 года правительство Урги направило Зоригту-Цэцен-бейсэ на запад Халхи в надежде мирным путём овладеть Кобдо. Местные монголы - дербеты, баиты и урянхи - сочувствовали Урге. Важную роль в этом сыграл чиновник халха-джисана Максаржав. Весной он закрыл джисан и распустил близлежащие к городу уртоны, оставив Кобдо без связи. Окрестные монголы тут же откочевали в степь. Амбань Пу Жунь мобилизовал местных китайцев, укрепив гарнизон. Он категорически отверг предложения о передаче власти представителям Халхи, арестовал и казнил посланцев Зоригту-Цэцен-бейсэ Тэмурджаба и Лхакбу. Это сделало столкновение неизбежным. Зоригту-Цэцен-бейсэ начал сбор ополчения. В апреле князья Кобдоского округа собрались в Улангоме. Многие из них (Далай-ван, Содножамц цин-ван и др.) скептически восприняли возможность выступления против китайцев. Их настроения изменил Джахаланца-хутухта , назначеный богдо-гэгеном сайтом Кобдо. На чуулгане в Уланкоме он представил князьям ламу Дамби-Джанцана, объявленного воплощением Амурсаны. По своему происхождению он был астраханским калмыком и вскорее стал известен как Джа-лама. Дамби-Джанцан прибыл в ставку Тумен-гуна на двух белых верблюдах, как было предсказано в пророчестве о возвращении Амурсаны. По свидетельству историка В.Моисеева, Джа-лама играл решающую роль среди командиров Западной Монголии - Далай-вана, Дурбет-вана и других. Джа-лама носил титул "Малого богдо", претендуя на равные почести с богдо-гэгеном Джебцзун-Дамбой. В результате сейм принял решение изгнать китайцев из Кобдо силой. Помощниками Цэцен-бейсэ стали Го-бейсэ и Джалханцза-Гэгэн. Вскорее Джа-лама собрал под своими знамёнами две тысячи всадников. Из каждых четырёх отрядов(туань) ополчения составлялся полк, который занимал определённую позицию. В июле монгольские силы пополнились вооружённым берданками полком Максаржава. К прибытию "Халха Цэрега" гарнизон Кобдо оказался в плотном кольце осады. Дербеты заняли позиции на северо-западе от Кобдо, урянхи- на северо-востоке, а Халхин Цэрэг - на юго-западе.По просьбе Джалханцза-Гэгэна Го-бэйсе был заменён Лубсан-Дамдинсурэном. Он привёл с собой отряд баргут и партизан Тогтохо во главе с Баяр-гуном. В обозе была доставлена военная форма для солдат. В начале августа монголам удалось разгромить китайский отряд, спешивший на помощь Кобдо. Атакой баргут и ополченцев китайцы были разгромлены, оставив на поле боя 140 человек. В это время Максаржав отразил вылазку гарнизона. Несмотря на это Пу Жунь отверг предложение русского консула М.Кузминского о капитуляции. 15 августа 1912 г. китайцы обстреляли здание русского консульства в Кобдо. Инцидент стал предлогом для нового ультиматума о немедленной сдаче города и крепости в течение трех дней. Он был послан Пу Жуню с пленным китайцем, но остался без ответа. В ночь с 19 на 20 августа монгольские войска численностью около 2500 человек с рассветом двинулись на штурм Кобдо. Описывая штурм города, М.Кузминский отмечал: "Город и крепость, опоясанные рвом и окопами, открыли очень сильный, хотя не причинявший большого вреда огонь из пушек и винтовок по всем направлениям. Сперва монголам удалось войти в город; здания, откуда раздавались выстрелы оборонявшихся китайцев, немедленно поджигались. Ворвавшись и овладев городом, монголы немедленно предались грабежу. В городе не уцелела ни одна лавка. Даже лавки и помещения русских купцов подверглись общей участи, несмотря на старания монгольских начальников их отстоять". К 7 часам утра город был взят, китайцы, засевшие в крепости, капитулировали, на условии взятия их под защиту русским консульством. Депутация китайских чиновников была пропущена монголами в здание российского консульства. Китайцы принесли извинения за обстрел, "происшедший якобы по ошибке", и просили "содействовать прекращению кровопролития и отправлению китайских властей и гарнизона на родину чрез Россию". Пообещав сделать все возможное, консул М. Кузминский подчеркнул, что "этот вопрос после инцидента с обстрелом не может быть решен им без получения указаний императорского правительства". 8 августа крепость капитулировала, и начались сборы оставшихся в живых солдат, чиновников, купцов и пр. к отъезду в Китай. В общей сложности, по данным историка Е.Белова, через Сибирь в Поднебесную русское консульство отправило в первых числах сентября 699 человек. Маршрут продвижения китайского каравана под охраной казаков пролегал через Кош-Агач, Онгудай, Бийск, Иркутск. За взятие Кобдо Лубсан-Дамдинсурэн и Максаржав были награждены почётными именами Манлайбатор и Хатанбатор и княжескими титулами, а Джа-лама получил титул ноин-хутухты. Он стал владетедьным князем и фактическим правителем Кобдо. Он потребовал от губернатора Алтайского округа торгоутского князя Палты очистить Шара-Сумэ, но ультиматум был решительно отклонен. Со взятием монголами Кобдо начался новый этап борьбы в Западной Монголии: китайцы стремились взять реванш и вернуть Кобдо, монголы - продвинуться дальше на запад и овладеть Шара-Сумэ и землями Алтайского округа на территории Синьцзяна. На ход и результаты этой борьбы решающее влияние оказала позиция России. В конце 1912 года последовал ввод русских отрядов в Кульджу (до 1914 года) и Кашгар (до 1913 года). Но у Китая были собственные интересы в регионе. В апреле 1912 года "новое республиканское" китайское правительство, в полном соответствии со "старой" доктриной -- "усмиряй варваров при помощи самих варваров" -- назначило правителем "Западной Монголии" (Алтайского округа) сына староторгоутского цзюньвана Палту. Несмотря на происхождение его "монгольскость" была весьма сомнительна. Высшее военное образование князь получил в Японии, после чего он долгое время служил в китайской армии, где достиг звания генерала. События под Кобдо усилили среди князей Внутренней Монголии стремление к независимости. В августе князь джалаитского хошуна Удай поднял восстание, рассчитывая на русскую помощь. Однако русская разведка в то время делала ставку на правителя Южного Горлоса, занимавшего пост дарги Джеримского чуулгана. Время выступления было выбрано неудачно, поскольку по распоряжению Юань Шикая к Барге были стянуты 15000 солдат. Вместо похода на Хуир-Булун они двинулись на Джалаит. В конце сентября китайские войска устроили резню в хошуне Удая, перебив до 5000 джалаитов и членов их семей. Основной причиной неудачи являлось значительное влияние Китая на Внутреннюю Монголию, а также плохая подготовленность: малочисленность войска, слабое вооружение. Сам князь с семьёй и гвардией укрылся в горах, а затем перебрался в Халху. Похожая участь грозила другим мятежным князьям Внутренней Монголии. Исключение составляла Барга, где уже стояли русские отряды. Таким образом, осенью 1912 года Китай мог активизировать свою политику в отношении мятежной провинции на северной границе. Осенью китайские власти начали активную подготовку к наступлению на Кобдо. Удар готовился с двух сторон: с юга - со стороны Синьцзяна и с запада - со стороны Алтайского округа. Этому способствовали кадровые перестановки в администрации провинции, где власть получил генерал Ян Цзэнсинь, в распоряжении которого к концу 1912 года было 20000 войск. Он и князь Палта стали провоцировать нападения киргизов на монгольские кочевья. Осенью и зимой 1912-1913 годов их отряды постоянно нападали на население Кобдоского округа, сея повсюду, где они появлялись, панику и разорение. Характеризуя ситуацию в самом городе, консул В.Люба в апреле 1913-го сообщал в Петербург, что Кобдо "представляет собой без преувеличения мерзость разорения и запустения...". Основной удар по Кобдо планировалось нанести весной следующего года силами дунган. В первых числах октября их авангард достиг Шара-Сумэ в то время, как главные силы остановились на зимовку в Цаган-Тункэ. По пути они разгромили монастырь цзахачинов и факторию русского купца П.Кряжева. Часть дунганских отрядов зазимовала на Болбагае, Булун-Тохое и в других местах, испытывая нехватку продовольствия и фуража. "Вдоль южной границы Кобдинского округа, -- сообщал в октябре 1912-го консул в Кобдо и Шара-Сумэ М.Кузминский в МИД России, -- по линии Алтайского хребта от Шара-Сумэ на запад и Цаган-Тункэ на востоке по всем дорогам, ведущим к горным перевалам в Кобдинский округ, китайцами стягиваются отряды войск, численность которых в настоящее время уже достигла 3000 человек. Ведётся усиленная агитация среди казахов, чтобы пользоваться ими в борьбе с монголами, обещая им за помощь в борьбе с монголами отдать земли урянхайцев и монголов...". Есаул Харанов вскоре сообщил, что разъезды дунган форсировали перевал Улан-Даба и находятся в 40 верстах от Кобдо. В условиях подготовки китайцами наступления на этот город российский министр иностранных дел Сазонов предлагал организовать "внушительную демонстрацию" посылкой военного отряда, "дабы остановить попытки китайцев предпринять военную экспедицию в западные аймаки Халхи". Он предлагал также снабдить монголов оружием. По приказу военного министра Сухомлинова в Иркутском военном округе был сформирован отряд из трех сотен казаков с пулеметами и взводом артиллерии. Он был готов немедленно по приказу отправиться в Монголию. С наступлением осени из-под Кобдо разошлась значительная часть ополчения дербетов, баитов и урянхов. Монгольские силы на Алтае были представлены отрядами Джа-ламы, Максарджава и Баир-гуна. Отряд Баир-гуна располагался на границе. Однако он вскорее был расформирован из-за низкой дисциплины Джа-ламой. Сам Баир-гун сбежал в Кобдо, где спрятался в русской слободе. Тем временем, Харанов с казаками конвоя в сопровождении "Халха цэриг" двинулся навстречу дунганам. На перевале Улан-Даба есаул встретил начальника китайских войск, который показал приказ губернатора Синьцзяна, "грозящего монголам военной расправой, если они не вернутся к прежним отношениям с Китаем". После этого китайцы "поспешили отступить и направились снова на юг". Таким образом, доносил А.Вальтер, "и второй поход китайцев окончился полной неудачей для последних; снова отпарирован удар направленный, и на этот раз с удвоенной силой, против Кобдо". Халха цэриг наблюдал за дунганами в Цаган-Тункэ в течение всей зимы. В это время Джа-лама отражал набеги киргизов. Из ополченцев он создал дисциплинированную воинскую часть, которая успешно боролась с набегами киргизов. В сентябре-октябре он разбил шайку, ограбившую хошун Джалчин-бейсэ, а поздней осенью состоялся знаменитый "верблюжий поход". В ноябре из Урги в Кобдо были двинуты подкрепления, но они испытывали недостаток в вооружении и амуниции. Представитель Богдо-гэгена в Улясутае князь Гомбоцэдэн обратился к русскому консулу А. Вальтеру с прозьбой оказать помощь: обратиться к российскому правительству с просьбой: "Не признаёт ли оно возможным снестись с кем следует о высылке в Западную Монголию хотя бы небольшого количества винтовок с соответствующим запасом патронов к ним, дабы мы могли вооружить большее количество своих солдат и бороться с китайцами с большим успехом". А.Вальтер переслал эту просьбу в МИД. К концу 1912 года Джа-ламе и Максарджабу удалось собрать и вооружить около 3 тысяч монголов и урянхов, а советником при них состоял есаул Харанов. В конце декабря Максаржав, по сообщению консула в Кобдо российскому посланнику в Пекине В.Крупенскому, прибыл к нему "просить указаний" о дальнейших действиях. Консул информировал его о мирных предложениях китайского президента и рекомендовал воздержаться от наступательных операций. Такое же распоряжение получили китайские войска от Юань Ши-кая 2 января 1913 года. Президент Китая был вынужден отдать этот приказ под давлением послов Англии и Китая. В конкретном случае обе империи не были заинтересованы в разрастании конфликта, который мог бы привести к расширению военного присутствия Росссии на севере Китая. Джа-Лама стал фактическим правителем Кобдоского края. Ставка его хошуна на Муджике в 60-ти верстах от Кобдо превратилась в центр политической жизни края. Его энергия и предприимчивость били через край, его жестокость не знала пределов. Он забил насмерть 100 почетных монголов, разорил их родственников, жестоко преследовал казахов и совершал театрализованные казни их предводителей, вынашивал планы образования под своей эгидой самостоятельного государства в Западной Монголии. 3 ноября 1912 г. был подписан русско-монгольский договор (в русском варианте - "соглашение"), которым предусматривался автономный статус Монголии. Вместо термина "Внешняя Монголия" в нём использовался термин "Монголия" (в русском варианте) и "Монгол Улс" ("Государство Монголия") в монгольском варианте. Он констатировал, что китайские войска удалены с монгольской территории, а Россия обязуется не допускать их появления и противодействовать колонизации в принципе. Несмотря на прокитайскую ориентацию части князей, богдо-гэген подписал конвенцию. Оба варианта договора-соглашения имели равную юридическую силу. Следовательно, Россия признала Монголию как государство раньше, чем Китайскую республику. Естественно, в Пекине отказались признать это соглашение. Подписав это соглашение, Монголия стала юридически правомочным субъектом, имеющим полное право на заключение договоров с иностранными государствами. Независимость де факто не получила широкого международного признания. Монголию признал только Тибет, восстановивший свою независимость в таких же условиях. 11 января 1913 года в Урге был подписан монголо-тибетский договор. В нем говорилось, что "Монголия и Тибет, освободившись от маньчжурской династии и отделившись от Китая, образовали свои самостоятельные государства". Генеральный консул в Урге В.Ф.Люба писал, что "Чуда после коронации не произойдёт". Уже летом советник по экономическим вопросам Москвитин сообщал в Петербург, что "За полугодовое существование монгольского царства только и было сделано, что учереждено пять министров, занимающихся таким делом, которым во всяком государстве занимаются низшие агенты власти, вплоть до полицейских вахмистров. Ни хутухта, ни министерства никаких новых законов до сих пор ещё не издали..." По русско-монгольскому договору 1912 года военное сотрудничество между странами стало осуществляется на основе специальных межправительственных соглашений. К этому времени с помощью русских инструкторов было подготовлено 600 бойцов регулярной конницы. В докладе военного министра Монголии высоко оценивался их вклад в дело организации первых регулярных частей. В состав монгольских вооружённых сил входили отряды общей численностью 700 человек и около 10000 необученных ополченцев. Очевидно, что этих сил было мало для оказания сопротивления в случае вторжения извне. У самих монголов не было достаточных знаний и опыта создания современной армии, решение всех вопросов, касавшихся обучения монголов, полностью ложилось на плечи русских инструкторов. В донесении есаула А.Ф. Васильева о ходе обучения монгольских войск в Урге от 20 января 1913 г. сказано, что "с первых же дней пришлось откомандировать за полной негодностью около 80 человек, поэтому в обучении находилось 22 человека. Когда хотел это число дополнить до 300 человек, то оказалось, что в Урге нет больше ни одного монгола, годного для обучения". Первое соглашение сроком на 1 год "Об обучении монгольских войск" было подписано в феврале 1913 года. Ургу представляли Сайн-нойон-хан и военный министр Далайван Гомбосурэн, а Петербург - статский советник И. Коростовец. В соответствии с соглашением правительство Монголии принимало 59 русских военных инструкторов царской армии. "Русским офицерам выплачивалось жалование в размере 500 рублей, помощникам по 400 рублей, инструкторам по 350 рублей и низшим чинам по 50 рублей, что в сумме составляло 8 450 рублей в месяц и 101 400 рублей в год". Многие монгольские рекруты, призванные на военную службу, были больны венерическими и накожными болезнями. Положение было настолько серьёзным, что российский МИД обратился к Российскому Красному Кресту с просьбой организовать врачебную помощь в монгольских войсках. Главное управление Российского общества Красного Креста "для оказания врачебно-санитарной помощи русским инструкторам и монгольской бригаде" послало в Ургу врачебный отряд составе врача А.И. Макаревича, фельдшера Григория Буренкова и 4 санитаров. Военный министр В.А. Сухомлинов в своем докладе Николаю II о результатах работы военной миссии за период с 3 мая по 1 августа 1913 г. писал, что "в Монголии наши инструкторы в начале своей деятельности встретили недоброжелательное отношение со стороны членов монгольского правительства. Недоброжелательство это, выражавшееся в равнодушном отношении к делу организации монгольской бригады, объяснялось агитацией враждебно настроенной против русских партии монголов. Однако по мере успешного хода обучения монгольской бригады недоброжелательное отношение монгольского правительства к нашим инструкторам сгладилось". Первый набор рекрутов в кавалерийскую бригаду был произведён 12 и 13 мая 1913 года. Новый призыв состоялся в начале июля. Всего было набрано 558 человек, которые пошли на пополнение 2 конных полков, пулемётной команды и батареи. Военный бюджет Монголии в 1913/14 годах составил 351903 рубля. Несмотря на скромные средства, монгольское правительство пыталось проводить экспансионистскую политику. В Баргу был направлен ухэрида Шень-фу, в Южную Монголию - министр финансов тушету-ван Чакдор-джаб и Югадзари-хутухта. Однако основные усилия, по-прежнему, прилагались для овладения Алтайским округом. Намерения Урги совпадали с планами царской России. 10 марта 1913 года Особое совещание Совета министров России под председательством Николая II приняло и утвердило план военной операции по захвату Алтайского округа. Предполагалось овладеть Шара-Сумэ, нанося одновременно удары со стороны Кобдо (армия Джа-ламы и Максарджава, усиленная казачьим полком) и Зайсана (две роты пехоты и 200 казаков). Прибытие Верхнеудинского полка в Кобдо зимой 1913 года, как отмечал современник событий А.Бурдуков, "парализовало активность китайских и отрядов, которые дальше Цаган-Тунги и не двинулись, пытаясь использовать киргизов (т.е. казахов) против монголов. Но с киргизами монголы справились успешно, отбив у них всякое желание воевать..." Обеспокоенный появлением в Кобдо забайкальских казаков, князь Палта начал переговоры с русским консулом в Шара-Сумэ М.Кузминским. Он предложил перейти на службу России и "содействовать установлению" границы по усмотрению царя. Ещё до своего назначения в Шара-Сумэ Палта вступил в переговоры с русским послом, прося у него 100 тысяч рублей золотом, винтовки и пулемёты для организации восстания на Алтае. Зная об этом, русские власти "с благодарностью" приняли предложение князя. Тем временем, в мае-июне Джа-лама и Максарджав начали наступление на дунган. Их первые атаки на сильно укрепленную позицию в урочище Цаган-Тункэ были отбиты. 28 июня там произошло новое сражение, вновь не давшее ощутимого перевеса монголам. Раздосадованный потерями, Джа-лама отдал приказ резать местное население, главным образом казахов, обвиняя их в измене и поддержке китайцев. И, естественно, казахи перешли на сторону князя Палты. Военную неразбериху на Алтае усугубило наличие помимо китайских и монгольских войск присутствие дунганского корпуса генерала Тэнюня, который вообще непонятно кому подчинялся, но грабил всех одинаково. Вдобавок, в отличие от монгол и китайцев, дунгане были гораздо лучше организованы. После неудачного боя у Цаган-Тункэ помощник кобдоского губернатора Цэцен-бейсэ Лубсан-дамби-джанцан обратился за помощью к русскому консулу в Кобдо Любе с просьбой о помощи. Речь шла о присылке казаков, орудий и инструкторов. Люба посчитал полезным "поддержать наступление монголов на Алтай, так как планы князя Палты угрожают нам появлением в этом крае и на границе Семипалатинской области внушительного количества хорошо обученных китайских войск из Синьцзяна".Летом со стороны Бийска в Кобдо прибыли части пехоты и артиллерии. Тем временем, дунгане разбили отряды Палты и на некоторое время захватили Шара-Сумэ, устроив там кошмарный погром. В этой обстановке Россия в одностороннем порядке, без согласования с Пекином, ввела в китайский Алтай свои войска. В середине сентября 1913 года, почти не встречая организованного сопротивления отряд полковника Сергеева занял Шара-Сумэ. К нему немедленно присоединился князь Палта. Осенью 1913-го монголо-казахские отношения, кардинально испорченные деятельностью Джа-ламы и его сподвижников, обострились до предела. Как пишет современный историк Е.Белов, "доведенные до отчаяния казахи числом около 4 тысяч человек, перебив несколько десятков монгольских чиновников, бежали" в сторону России. На границе (в урочище Кош-Агач) они передали прошение на имя царя, желая "перейти в русское подданство, нести все повинности и отбывать военную службу". Все беженцы были расселены в российском (казахстанском) Алтае в окрестностях Семипалатинска. 5 ноября 1913 года между Китаем и Россией была подписана Декларация по монгольскому вопросу. Оба правительства договорились: Россия признаёт, что Внешняя Монголия находится под сюзеренитетом Китая; Китай признаёт автономию Внешней Монголии. Китайское правительство брало обязательство не вмешиваться во внутреннее управление, не посылать войска, военных и гражданских чиновников, прекратить колонизацию Халхи. Россия отказывалась от вмешательства во внутренние дела, содержания там войск и колонизации. В специальной ноте русское правительство оговаривало, что Китай по территориальным и политическим вопросам, касающимся Монголии, будет согласовывать свою позицию с Россией. Урга достаточно сдержанно отнеслось к этой декларации и продолжило дипломатическую борьбу за независимость Монголии и "объединение под властью хутухты всех монгольских племен". Часть монгольских политиков посчитали, что декларация ликвидирует завоевания 1911 года. В Петербург была послана делегация во главе с Хамбо-дорджи с требованием признать Внутреннюю Монголию под властью богдо-гэгена. На южную границу стали стягиваться монгольские войска. В район Долонора был переброшен отряд Хатанбатора Максаржава , а на калганское направление - отряд Бавуужава. Другие отряды концентрировались в Барге и границе Маньчжурии. Военные действия в Алтайском округе приостановились, поскольку русские войска и дунгане стали играть роль своеобразного буфера. Российское правительство отказалось принять монгольское предложение в полном объеме. Вместе с тем Петербург согласился присоединить Кобдосктий округк Халхе. Такая позиция изменила отношение к русским инструкторам в монгольской армии. Теперь они стали рассматриваться как нежелательные наблюдатели, мешающие войне с китайцами. Недоброжелательность была связана со стремлением монгольских министров создать единое монгольское государство и сблизиться с Японией, которая поощряла и стимулировала идеюВеликой Монголии. 21 декабря было подписано китайско-монгольское перемирие сроком на 8 месяцев. Однако китайцы продолжали провоцировать военные столкновения. Так, в канун 1914 года взбунтовался отряд Мурунги в количестве 350 всадников. По распоряжению богдо-гэгена мятеж был подавлен Халха Цэрегом, а его командир убит. После этого Максарджав стал готовить ответную акцию - нападения на Хух-хото. Нарушение перемирия не состоялось только из-за вмешательства русскоих советников. После этого Халха Цэрэг был переброшен в район Кобдо. За боевые действия на южной границе Максаржав был награждён медалью "Шар жолоо". Министерство иностранных дел Китая стремилось вернуть Алтайский округ мирным путем. Его чиновники настойчиво требовали от российского посола в Пекине дать указание консулу в Кобдо и Шара-Сумэ "выработать совместно с Алтайским правителем и утвердить условия взаимного перемирия..." Вскоре оно было достигнуто. Линия временной границы прошла по перевалам Монгольского Алтая. Китайские войска в течение трех месяцев должны были очистить Цаган-Тункэ. Вводились ограничения численности китайских войск и вооружений в Алтайском округе. О том, что китайцы не смирились с потерей Западной Монголии, свидетельствовала и деятельность губернатора Синьцзяна Ян Цзэнсиня. Под различными предлогами он не только не отводит свои войска из Цаган-Тункэ, но и превращает его "в новый военно-административный центр, взамен утерянного Кобдо, для сохранения своего влияния в Северо-западной Монголии и Алтае". В начале 1914 года центральное Китайское правительство в ультимативном порядке потребовало от России вывести свои войска из Алтайского округа. Санкт-Петербург, в свою очередь, предъявил свой. 27 февраля российский посланник Крупенский вручил китайцам перечень "требований", при соблюдении которых Россия пойдет на восстановление китайской власти над Алтаем. В качестве мер, необходимых для успокоения местного населения, называлось, во-первых, оставление киргизам управления их национальными властями и установление их обложения в пользу китайской казны в справедливом размере, без насильственного отчуждения их земель. Во-вторых, окончательное закрепление за русскими временно предоставленного им права свободного беспошлинного плавания по Чёрному Иртышу и его притокам с предоставлением России необходимого для судоходства права технического оборудования этих рек и надзора за фарватером. Несмотря на сложности в реализации договора китайской стороной, Пекин, в конце концов, признал Кобдо частью Халхи и отказаться от своих попыток вернуть его силой оружия в состав Китая. После подписания договора за финансовые злоупотребления Палта был отстранен от управления Алтайским округом и отозван в Пекин. В столице ему предъявили обвинение в намерении продать России часть территории Алтайского округа вплоть до Бурчумской долины за полтора миллиона рублей. На его место в Шара-Сумэ назначили сановника Лю Чанбина. Из характеристики российского консула Кузминского явствует, что Лю Чанбин был достаточно незаурядной личностью. Он организовал регулярное обучение войск, активизировал колонизацию края китайцами, дунганами и сартами. Такой вариант развития событий не устраивал Джа-ламу, который надеялся объединить весь южный Алтай в составе единой Джунгарии. Его активная деятельность стала вызывать беспокойство русского правительства особенно после возвращения на Алтай Максарджава . Численность хошуна Джа-ламы достигла 8000 жителей, а количество солдат - 850. 22 февраля 1914 года по секретному предписанию начальника Кобдоского отряда Джа-лама в своей ставке был арестован капитаном 41-го Сибирского стрелкового полка Булатовым. В его распоряжении находилась всего полусотня забайкальских казаков, но и их оказалось достаточно, чтобы изолировать вождя западных монголов, захватить его ставку и разоружить войско. На следующий день Джа-лама был отправлен под конвоем по Чуйскому тракту в Томск. Стоимость имущества Джа-ламы, поступившего в монгольскую казну, составила свыше 250 тысяч рублей. 1 мая 1914 года царь взял под свое покровительство Урянхайский край. Его присоединение не приняло формы протектората, для этогo были слишком большие препятствия. Форма и сроки отторжения Урянхая от Монголии, наводит на мысль, что арест Джа-ламы являлся превентивным шагом, обеспечивающим мирный переход урянхов под протекторат России. Поскольку Джа-лама пользовался безусловным авторитетом среди жителей Кобдоского округа, включая урянхов, его арест и разоружение войска должны были парализовать волю местных князей и чиновников. Нейтрализация великого махакалы в глазах сойотов должна была показать не только мощь империи, но и показать урянхайским ухэрда бесперспективность сопротивления. Вместе с тем, переход края под руку царя показывал князьям и ламам Халки, а также Пекину истинного хозяина положения дел на северной границе Поднебесной. Отторжение богатого золотом Урянхая, вызвало негативную реакцию у монгольского правительства - оно стало сокращать численность русской военной миссии. К примеру, в докладах русских дипломатов и военных неоднократно упоминалось о том, что правительство богдо-гэгена неохотно тратит деньги на обучение бригады, что монгольские министры торгуются из-за каждого рубля, предъявляют иногда неожиданные и неисполнимые требования. К тому же бюджет монгольского государства испытывает острый дефицит, что создаёт трудности в выплате жалования русским офицерам. Монголы выражали недовольство большими окладами инструкторов. Дипломатический агент в Монголии А.Я. Миллер 23 марта 1914 года сообщал в МИД, что Сайн-нойон-хан желает ограничиться учебной частью в 300 человек с батареей и пулемётной командой включительно, при четырех русских офицерах. На эту телеграмму русский министр иностранных дел ответил, что значительное уменьшение численности бригады неблагоприятно отзовется на её задаче служить объединению монгольского государства и содействовать его внешней защите. На встрече с министром иностранных дел Сазоновым Сайн-нойон-хан затронул вопрос о сокращении штата русских военных инструкторов, ссылаясь на финансовые затруднения. Русское военное министерство предложило минимальный срок обучения шесть месяцев с русскими инструкторами в составе шести офицеров и двенадцати урядников, мотивируя тем, что солдаты, прошедшие обучение в течение 3 месяцев, не могут являться надёжными кадрами для защиты интересов государства. С целью проверки работы русских инструкторов в мае 1914 г. в Ургу выезжал представитель российского Генерального штаба генерал-майор П.И. Аверьянов. После его посещения в монгольской бригаде было проведено большое сокращение. Из пятидесяти инструкторов осталось всего двенадцать. П.И. Аверьянов и Миллер провели переговоры с монгольским правительством по заключению нового соглашения для обучения монгольской бригады. В своём докладе в МИД дипломатический агент писал, что "результатами смотров генерал-майор Аверьянов остался, по-видимому, доволен, лично убедившись в плодотворности усердной работы наших инструкторов при всех наихудших местных условиях: бытовых и климатических". Кроме трудностей бытового характера, наблюдались некоторые разногласия в ходе подготовки к заключению очередного годового соглашения "О приглашении военных инструкторов и обучении ими монгольских войск". По нему для работы в монгольских войсках приглашались всего 22 человека. Остальных заменили унтер-офицеры из монгол. Срок обучения составлял три месяца, после чего проводили новый набор рекрутов. Таким образом, планировалось провести 4 набора и обучить в общей сложности 800 человек. Учебный год начинался с 1 июня. В помощь русским инструкторам передавалось 25 обученных монголов. Военный бюджет 1914/15 года остался прежним - 351903 рубля. Монгольское правительство всеми силами пыталась укрепить свой сувернитет. Так, в мае 1914 года оно стало поощрять создание земледельческих поселений оседлых монголов из округа Хух-хото. Вместе с тем провозглашение независимости не облегчило положения податного населения. Создание министерств потребовало новых расходов, что легло новым бременем на население. На третьем году независимости монгольские министры не имели никакого представления о государственном бюджете. В поисках средств, богдо гэгэн и его министры начали искать внешние источники финансирования, игнорируя местные статьи дохода. Министры, высшие ламы и князья продолжали кредитоваться у китайцев, расчитывая впоследствии им не платить. Частично кризис был разрешён предоставлением Монголии займа в 2 млн. рублей. Деньги были выплачены в октябре и пошли на оплату оружия, снаряжения, подарки и погашение долгов богдо-гэгена. При этом маузер продавался казне за 250 рублей при цене в 50-60. За 25000 изображений богдо-гэгена было заплачено 23000 рублей при себестоимости в 250. На храм в честь Авалокитешвары был истрачен 1 млн. рублей. Расточительство двора быстро привело к отсутствию средств в казне. В результате Монголии был предоставлен новый займ в размере 3 млн.руб. Теперь средства выделялись траншами в 120000 рублей в год, а их расходование контролировал русский советник. В 1914-16 гг. на территории Монголии действовала русская миссия по коммерческим вопросам в составе 11 человек. Возглавлял её императорский советник при правительстве богдо-гэгена барон П.А. Витте. К ней были прикомандированы 9 монгольских чиновников и 10 местных аксакалов, а также переводчики. 21 июля истёк восьмимесячный срок перемирия, но переговоры начались только 8 сентября. На переговорах Монголия и правительство Богдо-гэгэна рассматривались, как самостоятельная договаривающаяся сторона. Это можно считать ещё одним шагом к признанию самостоятельности Монгольского государства. Стараясь укрепить позиции своей страны на переговорах, богдо гэген включил в состав делегации князя Удая. Это не дало положительного эффекта, только вызвав раздражение китайцев. Они вовсю использовали неудачи русской армии на полях первой мировой войны. Лю Чанбин развернул среди населения своего округа активную антирусскую пропаганду, привлекая для этого религиозных деятелей из Турции. Трехстороннее Кяхтинское соглашение было подписано 7 июня 1915 года. Оно полностью признавало русско-китайскую декларацию 1913 года, в свою очередь, базировавшуюся на русско-монгольском соглашении (договоре) 1912 года. Таким образом, Китай косвенно признал государственность Монголии. Кяхтинский договор предусматривал, в частности, автономию Внешней Монголии (ст. 2), невмешательство Китая и России во внутренние дела Монголии и ее внешнюю торговлю (ст. 5), ограничение численности конвоев в Урге при китайском сановнике в 200 чел., при русском представителе - 150 чел., китайских и русских конвоев при чиновниках, направляемых в другие местности - по 50 чел (ст. 7 и 8). В нем определялось, что"территорию автономной Внешней Монголии составляют согласно 4-й статье нот, обмененных между Россией и Китаем 23 октября 1913 года (5-го числа ll-го месяца 2-го года Китайской республики), области, находившиеся в ведении Китайского амбаня в Урге, цзян-цзюня в Улясутае (выделено нами. - Ю.А.) и китайского амбаня в Кобдо, причем границей с Китаем служат границы четырех аймаков Халхи и Кобдоского округа сопредельных: на востоке - с Хулунбуирским округом, на юге - с Внутренней Монголией, на юго-западе - с Синьцзянской провинцией и на западе - с Алтайским округом. В то же время монгольское правительство признало сюзеренитет Китая, носителями которого являлись пекинский резидент (сановник) в Урге и его помощники в Улясутае, Маймачэне (монгольская Кяхта) и Кобдо. Пекин не был удовлетворен этим соглашением, ибо при его подписании на Китай оказывалось давление России. Однако в период существования царского и Временного правительства Китай не пытался пересмотреть это соглашение и отменить автономию Внешней Монголии. Сильная и единая Россия являлась гарантом незыблемости кяхтинских договоренностей. Военный потенциал империи стал базой для проникновения российского капитала в Монголию.В 1914 году купец Н.Н.Сулейманов арендовал в чуулгане Цэцен-хана копи драгоценных камней, а год спустя основал свинцовые рудники. Добычей горного хрусталя занималось около сотни китайских кули. Добытые в копях хрусталь, топазы и аквамарин экспортировались в Калган. В Урге Сулейманов открыл мыловаренный завод, продукция которого вытеснила китайских и русских импортёров мыла. В 1914 году были открыты два кожевенных завода, а в 1916 - пять и 1917- ещё два. К началу 1920 года в Монголии работали уже 18 заводов, дававшие 40-50 тыс. кож в год. К этому времени открылись мойка, лесопильный, пивоваренный, два салотопных, три водочных и четыре кишечных предприятия. При содействии русских советников в Урге возникли казённые предприятия - типография и телеграф. В 1914 году русские купцы получили концессии на прокладку линий связи. К 1918 году телеграфная линия Кяхта-Урга-Калган была пополнена 2475 км проводов. В Урге Кяхтинское соглашение восприняли отрицательно. Там понимали, что оно увековечивает раскол Монголии, за Внешней Монголией юридически закрепляет автономный статус. Многие князья и партизаны Внутренней Монголии отвернулись от правительства богдо-гэгена. Один из монгольских полководцев Бавужав отказался подчиняться Урге и ушёл со своими войсками на восток Халхи. Против него был послан отряд Максаржава. Расколом по вопросу независимости воспользовался богдо-гэген, который стал укреплять свою личную власть, избавляясь от неугодных политических деятелей. Вскорее в Урге образовались две "партии" - князей и лам. Благодаря связи с освободительным движением, наличии собственных княжеств и вооруженых сил князья играли ведущую роль в управлении Халхой. В какой-то момент они оттеснили богдо-гэгена от управления государством. Однако вскорее глава Монголии перешёл в наступление. Ещё в 1912 году они устранили хана Цзасактуханского аймака Агван-Цэрэна, а вслед за ним хана Тушетуханского аймака Даши-Ниму. По-видимому, не без участия "партий" был удалён с политической арены Джа-лама. В июле министр внутренних дел Да-лама уехал в Кобдо "для умиротворения дербетских князей". Там он вскорее умер от болезни. В 1915 году неожиданно умер министр иностранных дел Ханда-Доржи. При этом богдо-гэген увеличивал своё богатство. За годы независимости чипсло его шабинаров увеличилось в полтора раза, составив четверть населения Халхи. Знать винила в смертях супругу правителя Цагань Дар-эхэ. Шабинарское ведомство добилось, чтобы часть средств на содержание Богдо-хана и его ламаистского окружения выделялась из государственного бюджета. Все это вызывало недовольство князей ламаистским духовенством. При этом расточительство Джебцзун-Дамба-хутухты не знало границ. В конце 1913 года А.Миллер жаловался на то, что богдо-гэген требует ссудить 30000 рублей на текущие нужды. При этом правитель приобрёл за 22000 рублей небольшого слона и остался должен 25000 рублей за 9000 бурханов варшавской фирмы Мельхиора. В то же время чиновники и солдаты не получали жалования четыре месяца. По указанию богдо-гэгена строились кумирни не только в Урге, но и в ее окрестностях, в том числе в труднодоступной горной местности. Особенно возмущала князей многолетняя постройка деревянных ворот во дворце Богдо-хана, на которую из бюджета было отпущено 150 тысяч лян. При этом всё меньше средств оставалось для содержания армии и чиновников. На запрос российского Генерального Штаба А.Я.Миллер 24 мая 1915 года сообщал, что "возобновление соглашения о монгольской бригаде без изменений на более продолжительный срок представлялось бы желательным". В начале июня 1915 года стало известно, что монгольское правительство готово возобновить соглашение о бригаде в 400 человек с 7 инструкторами сроком на один год. Новое российско-монгольское соглашение по военному вопросу было заключено только в октябре 1915 года. Оно предусматривало обучение военному делу в год 400 монголов, при этом состав военной миссии был уменьшен до 15 человек. Несмотря на сокращение бригады военный бюджет Монголии в 1915/16 году вырос до 354000 рублей. Это было вызвано целым рядом мятежей, последовавших после отказа богдо-гэгена от претензий на Внутреннюю Монголию. Многие из них были вызваны хронической неуплатой жалования войскам или лишением надежд на добычу. Кяхтинское соглашение возобновило китайскую коммерческую экспансию. К 1917 году во Внешней Монголии открылось 80 китайских фирм. Обладая более дешёвым товаром, они вытесняли русскмх торговцев из Монголии. Положение ухудшала мировая война. Для того, чтобы обеспечить заготовки скота, миссия Витте настояла на введение 70% пошлины на импорт китайских товаров. В 1915 году для поддержания русского кредита в Урге был открыт Монгольский Национальный Банк. Из-за сложного экономического положения России он работал неэффективно. Уже в марте 1917 году емку не хватало 500000 лан для обеспечения операций. В телеграмме от 7 мая 1916 года А.Я. Миллер представил в МИД предложения об изменениях в военной организации Монголии, подготовленные совместно с начальником русских инструкторов есаулом А.Ф. Васильевым. Они сводились к переводу бригады из Худжир-Булана в Улан-Батор, увеличении численности части до 1 000 чел., включая учебную команду. Срок службы в части увеличивался до 1 года, а инструкторов - от 3 до 5 лет. При этом предлагалось выплачивать инструкторам жалование за счёт российской казны. Военый бюджет страны в 1916/17 году вырос до 456000 рублей, а в следующем - до 530000. Военные расходы росли в связи с ростом оппозиции правительству богдо-гэгена. Основой сил оппозиции был баргутский отряд Бавууджава, закрепившийся на восточной границе Халхи. Его сопротивление было подавлено Халха Цэрег в феврале 1918 года. Революция 1917 года в России ухудшила геополитическое положение Монголии. Пекин и Урга не признали советскую власть в России, отнеслись к ней враждебно. В конце 1917 года Джахаланца-хутухта был назначен наместником в Урянхае. В начале 1918 года было прекращено действие Русско-монгольского военного соглашения, а осенью приостановлены операция Монгольского Банка и ликвидирована должность финансового советника правительства. Правительство богдо-гэгена поддерживало отношения с Сибирским временным правительством. Однако, Россия больше не могла диктовать свою точку зрения. Её влияние в Монголии резко упало, а Китая - усилилось. 1 марта 1918 года китайский президент объявил Внешнюю Монголию вместе с Урянхайским краем провинциями Китая. Сунь Ят-сен целиком и полностью поддержал этот декрет. Более того, он ставил вопрос о воссоединеии отторгнутых от империи Цин территорий Приморья и Приамурья. Китайский сановник в Урге генерал Чэнь И стал добиваться присылки войск. Управляющий МИД Сибири Ю.В. Ключников был обеспокоен вводом китайского батальона в Ургу. Он просил А. Орлова убедить монгольское правительство в том, чтобы оно выступило с официальным заявлением, в которым подтвердило бы статус автономии Внешней Монголии. А. Орлов имел беседу с министром иностранных дел ургинского правительства Цэрэн-Доржи по этому вопросу. Последний заверил А. Орлова, что Внешняя Монголия придерживается Кяхтинского соглашения и не откажется от своей автономии. В своей ноте от 26 мая Автономное правительство Сибири согласилось на введение в Ургу одного батальона китайских войск, но затем заявило, что в этом нет необходимости. Позиция Урги была сглажена предложением китайского резидента Чэнь И направить совместный воинский контингент в Урянхай, где камчикские хошуны (округа) подняли восстание, убили и выгнали русских купцов и переселенцев, сожгли несколько русских поселков. Весной 1918 года в Урянхай через перевалы пришли монгольские войска под командой князя Итэгэмиджиту и Максаржава Хатан-батора. Вслед за ними пришел китайский отряд Ян Ши-чао. Монголы заняли восточные хошуны края. Китайский отряд занял западную часть долин рек Кемчика, Чакуля, Шагонара. Русские Урянхая попали в затруднительное положение, его грабили сойоты, монголы и китайцы. Началось повальное бегство русских на север, вниз по Енисею, на плотах. В ответ в Атамановке возник отряд самообороны (387 шт.) под командой Кочетова. Тем временем, капитан 2 ранга Покровский вытянул два катера на сушу, поставил их на колеса и протащил по шоссе, миновав пороги; затем он спустил катера в Енисей. Впервые русские вооруженные катера пришли в столицу Урянхайского края Белоцарск. Вскорее состоялось совместное заседание урянхов и русского съездов, на котором был принят Договор о самоопределении Урянхая, дружбе и взаимной помощи русских и сойотов. Интервенция в Урянхай привела к тому, что летом 1918 года китайский батальон численностью в 600 человек прибыл в Ургу. На протест Орлова Цэрэн-Доржи ответил, что "...соблюдение договоров обязательно в мирное время, в смутное же можно и ограничить объем их действия"; кроме того, тройственное соглашение касается внутренних порядков в Монголии, ввод китайских войск туда требуется для защиты китайской территории от внешней опасности..." В ноябре 1918 года к власти пришло правительство А.В. Колчака в Омске. Оно было представлено российской миссией в Пекине во главе с посланником Н.А. Кудашевым, российским дипломатическим агентом ив Урге А.А. Орловы и другими консулами в Китае. Омское правительство выступало за сохранение Кяхтинского соглашения и автономию Внешней Монголии. В Урянхай был послан политический комиссар Турчанинов, который сделал ставку на духовного главу края ламу Хайдупа. Он предложил упростить систему управления урянхайскими хошунами. Благодаря его деятельности, был сформирован конный дивизион, направленный на помощь белым. Активность омского эмиссара парализовала монголо-китайские отряды. Смтуация изменилась в июле 1919 года, когда в Урянхай отступила краснопартизанская армия Щетинкина и Кравченко. После Канских боев с частями генерала Розанова красные партизаны отступили через снежную тайгу и вышли к Курагино, взяв направление вверх по р.Тубе. 8 июля после трудного перехода по тайге партизаны прибыли в Минусинский уезд и не встретив здесь никакого сопротивления двинулись на юг. Только что разбитая армия быстро росла, как снежный ком, катящийся с горы. Минусинск повстанцы миновали, но заняли казачий центр Каратуз.Тамих настиг с отряд особого назначения Енисейской губернии сотника Бологова. Бологов дважды разбил партизан. Разбитые отряды повстанцев решили спасаться тогда в Урянхай и Монголию. 18 июля партизаны заняли Белоцарск, выбив оттуда небольшой белый отряд. По приходе партизан, восстание сойотов, мстивших русским за многолетние обиды, разгорелось с новой силой. Ни монголы, ни китайцы в эту борьбу не вмешивались. Тогда отряды русской самообороны объединились с партизанаами. Благодаря их помощи армия Кравченко и Щетинкина оправилась. Красноярские генералы, выпустившие повстанцев из таежного капкана, куда их загнали чехи, не нашли ничего лучшего, как послать в Урянхай сотника Бологова, который только что взял реванш в борьбе с повстанцами. Молодой казачий офицер решил, что "сброд", который сгруппировался вокруг Щетинкина и Кравченко, можно рассеять одним ударом, и быстро двинулся на врага с 600 человек пехоты и 380 казаками. Преследуя партизан, Бологов оставлял гарнизоны в селах. Белый отряд занял Белоцарск 29 августа. Он был окружён партизанами и разбит, потеряв половину своего состава, 2 орудия и 14 пулемётов. После этого армия Щетинкина и Кравченко выступила на Минусинск. В середине ноября 1919 года армия в количестве 18 тысяч партизан, по замерзшим рекам и крепкому льду начала наступление на Красноярск. После ухода армии Кравченко Урянхай осталась в подвешенном состоянии. Монгольские и китайские солдаты по-прежнему грабили русских колонистов. До конца года ни китайцы, ни монголы, ни остатки белых казаков, ни сильно покрасневшее крестьянское ополчение акций против оппонентов не предпринимали. Усинцы были напуганы убийством китайскими солдатами председателя волостного исполнительного комитета, нападением на село грабительской шайки монголов Хатан-батора Максаржава. Присутствие в Усинском небольшого пограничного отряда красноармейцев под командой и переговоры с Янь Шичао и Чамзры-Бейсе, заменившего Хатын-батыр-вана, никаких результатов не дали. Китайцы способствовали восстановлению военного потенциала белых в Урянхае. Он передал часть оружия книсейским казакам Казагранди и местным партизанам Мелегина. Эгоистическая политика богдо-гэгена привела к тому, что доходы некоторых князей снизились. А.А. Орлов сообщал, что князья и некоторые министры стали стремиться к отмене автономии, т.к. искали у китайцев личной и имущественной безопасности. Нижняя палата и ламы были против отмены автономии. Прокитайские настроения князей усилились после смерти в феврале 1919 года председателя совета министров хана Намнан-Сурэна. В своем донесении Н.А. Кудашеву ургинский агент в апреле 1919 года сообщал, что Намнан-Сурэн, как после выяснилось, был отравлен "придворною дамскою кликою". Этот крупный политический и государственный деятель стал жертвой борьбы между "партиями" лам и светских князей, которые стремились ослабить засилье во Внешней Монголии ламаистского духовенства. Ламы, пользуясь поддержкой теократического правителя Богдо-хана Джебцзун-Дамба-хутухты, одержало верх. Орлов считал, что после смерти Намнан-Сурэна среди князей существуют сторонники ликвидации Автономной Монголии. К лету 1919 года явно обозначился раскол в правящем классе Внешней Монголии. Среди князей, министров и высших лам возобладало настроение отказа от автономии. 11 июня 1920 года монгольский отряд неожиданно для всех собрал вьюки и ушёл в Халху. Многие урянхайские посёлки признали власть сначала Монголии, а потом, когда монголы ушли из Тувы, они подчинились власти китайского комиссара Ян Шичао. Те же, которые держались ещё за Советскую власть, подвергались жестоким репрессиям. По инициативе уполномоченного Сибревкома И. Г. Сафьянова 16-20 сентября 1920 года состоялся Съезд русского населения. Он проходил под защитой русских отрядов самообороны. Их большевизация привела к репрессиям против тех казаков, которые воевали на стороне белым. Вместе с тем, И. Г. Сафьянов, заявил: "В настоящее время Советское правительство считает Урянхай, как и прежде, самостоятельным и никаких видов на него не имеет". Псле ожесточённых прений все русские посёлки в Туве признали Советскую власть и решили организовать ревкомы, а затем 25 октября собрать смешанный русско-сойотский съезд и на нём сговориться с урянхами об административном устройстве. На этот съезд был приглашён Ян Шичао. В районе Баян-Кола на делегацию во главе с И. Г. Сафьяновым, внезапно напали китайцы. Небольшой отряд красноармейцев отражал в течение дня многократные атаки и обеспечил к ночи отход делегации в с. Атамановку. Затем Урянхайская Красная Армия под командованием Кочетова напала на белых. В результате отряд Казагранди ушёл в Монголию, а Мелегин был наголову разбит. К марту 1921-го слабость китайских войск в Урянхае стала очевидной. Сойоты в удобных случаях стали отбирать у солдат маузеровские винтовки. В марте 1921 года партизаны разгромили китайские отряды в местечке Дас-Ужу близ города Шагонара и в долине реки Чадааны. Китайский командир Лин-Ван спасся бегством. После этого Ян Ши-чао увел своих солдат в Монголию. Под предлогом угрозы со стороны партизан, китайцы направили в Халху крупные контингенты войск. Командир оккупационных войск генерал Сюй Шучжэн заставил монгольское руководство подписать просьбу - "Коллективную петицию правительства, князей и лам Внешней Монголии", которую отправили Богдо-гэгэну для приложения печати. Но он отказался (Белов, 1997). В петиции говорилось, что династия Цин допускала злоупотребления в Монголии, чем воспользовались иностранцы (русские), подстрекавшие монголов к независимости; по соглашениям сюзеренные права Китая стали чисто номинальными, а теперь Россия утратила возможность сохранять соглашения; кроме того, буряты, решив создать общемонгольское государство, создали угрозу Внешней Монголии, а белогвардейцы насильственно завладели Урянхаем (Белов, 1999). Эта петиция хорошо иллюстрирует методы, которыми ханьские шовинисты оправдывают оккупацию чужих земель: утрата Китаем "законных" прав на эти земли из-за "неравноправных договоров"; экономические проблемы; "злоупотребления феодалов", которых свергла революция; "внешняя опасность"; в результате - большинство якобы само просит о "воссоединении" с Китаем.
17 ноября 1919 г. петицию передали Сюй Шучжэну, 22 ноября прислали в Пекин, и сразу был издан декрет президента, которым удовлетворялась эта "просьба". 24 ноября российский белый посланник Н.А. Кудашев направил протест в МИД Китая, но оно его отклонило (Белов, 1997). Переговоры с западными дипломатами были безрезультатны. Как всегда, Запад преследовал собственные интересы и не хотел портить отношения с Китаем. 2 января 1920 г. Сюй Шучжэн устроил церемонию отречения Богдо-хана и Автономного правительства от власти. В январе 1920 г. по той же схеме было отменено особое положение Барги (АВПРИ, ф. Миссия в Пекине, оп. 761, д. 1548, л. 301-302).
Таким образом, Китай нарушил обязательства, взятые по Кяхтинскому соглашению. Ссылки на опасность панмонголизма и нарушение Россией соглашения несостоятельны: ни красные, ни белые не планировали захват Монголии. В панмонгольском движении преобладали республиканцы, что было неприемлемо для правящего класса Халхи (Ринчино, 1998). Кроме того, Богдо-хан не хотел портить отношения с Россией и Китаем. Внешняя Монголия не поддержала панмонголистов, значит, она не была причиной конфликта. Войско панмонголистов не представляло Россию, оно так и не осуществило поход на Ургу, а его руководители были убиты в начале 1920 г. Однако незаконные меры Китая так и не были отменены.
Оккупация сразу вызвала сопротивление монгольских патриотов. Богдо-гэгэн продолжал выступать за восстановление автономии. Например, газета "Нийслэл хурээний сонин бичиг" (N 101, 1919 г.) опубликовала статью, направленную на единение монголов, защиту религии и восстановление власти (Ширендыб, 1960). В конце 1919 г. в Урге возникли два подпольных кружка против китайского господства, в ноябре они объединились. В них входили представители разных сословий. В числе руководителей были Д. Сухэ-Батор и Х. Чойбалсан, которые ориентировались на Россию. Были также люди, надеявшиеся на Японию и США, например, Лувсанцэвэн-тайджи и Баир-гун (Тачибана, 2006). Кружки действовали с одобрения Богдо-гэгэна, не планировали ни революцию, ни уничтожение религии и монархии, были далеки от коммунистических идей. На их основе образовалась Монгольская народная партия (МНП). В 1920 г. ее целью было освобождение страны от китайцев, восстановление государственности во главе с Богдо-гэгэном, благосостояние народных масс, уменьшение прав князей (История, 1967). В революционный 1921 г. целью была модернизация общества на традиционной основе, а не разрушение этой основы. Весной 1921 г. ЦК МНП издал примечательное обращение к монгольским "братьям-солдатам" из армии барона Унгерна. Ссылаясь на волю Неба, ЦК призывал достичь процветания религии и власти (Монгол Унэн, сонин N 6, 19.04.21). Позже, в 1922 г. представители МНП сами говорили о том, что их партия пока не может считаться ни коммунистической, ни социалистической, что их основная цель - полное освобождение Монголии от иностранного политического и экономического гнета (Далин, 1975).
Сибирское областное бюро РКП(б) и Дальневосточный секретариат Коминтерна стали внедрять революционные идеи в среду "красных монголов" (Генкин, 1928). Так были заложены основы будущей гражданской войны, репрессий, уничтожения монархии и религии. Сами "красные монголы" не разбирались в тонкостях коммунистической доктрины, сохраняли верность союзу с Россией и возлагали на нее главные надежды в деле восстановления независимости.
В феврале - марте 1921 г., не задумываясь о дипломатических последствиях, барон Р.Ф. фон Унгерн-Штернберг изгнал из Монголии основные контингенты китайских войск и восстановил законную власть. Важное значение имел также разгром китайских войск в Маймачене на севере отрядами Д. Сухэ-Батора. В советское время устоялся взгляд, что изгнали китайцев из Монголии "красные монголы" при поддержке РСФСР, а сторонники теократической монархии были врагами народа и агентами иностранцев. В действительности же ламы во главе с Богдо-гэгэном занимали самую последовательную позицию в национально-освободительной борьбе и внесли важный вклад в освобождение страны от оккупантов.
После вступления Унгерна в Монголию его контакт с арестованным китайцами Богдо-гэгэном осуществлялся через лам, с ними Унгерн постоянно советовался. Сам Богдо-гэгэн специальным указом предписал монголам помогать барону в изгнании китайцев. Пребывание войска Унгерна в Монголии, мобилизация и снабжение (в том числе путем реквизиций) были санкционированы Богдо-ханом и правительством, поэтому были законными. Автономное правительство вновь сформировали сами монголы без давления извне (Кузьмин, 2006). Оно в полной мере осуществляло свои полномочия под властью Богдо-хана. Восстанавливая законную власть в Монголии, Унгерн следовал собственному монархическому плану и не выполнял заданий внешних сил: ни русских белых, ни Японии, ни других. Сам барон принял буддизм и монгольское подданство (АВПРФ, ф. 04, оп. 29, п. 192, д. 52187, л. 6). Следовательно, Унгерн в Монголии не был оккупантом или диктатором (подробнее см.: Кузьмин, 2006).
Автономное правительство после реставрации просуществовало меньше года. Тем не менее, оно успело осуществить важные мероприятия: создать властные структуры, начать восстанавливать промышленность, скотоводство и торговлю, связь, финансовую и налоговую системы, пошлины, армию и полицию, международные связи и т.д. (подробнее см.: Лонжид, 2006; Батсайхан, 2007б).
К середине 1921 г. стало ясно, что дело идет к установлению власти МНП. Автономное правительство вынуждено было искать сближения с руководством партии. Богдо-гэгэн договорился с Унгерном о том, что официально не направляет монгольские войска в Сибирь, а барон ведет войну на свой страх и риск (Боец, 01.06.21). Вступив в Ургу, Временное народное правительство предписало сдать печати всех министерств 10 июля 1921 г. С санкции Богдо-гэгэна это было выполнено. Следовательно, Автономное правительство сложило свои полномочия и передало власть Временному народному правительству законным путем (текст акта см.: Дальневосточная правда, 1921, N 168, с. 2). Богдо-хан велел опубликовать указ о борьбе против белых (текст см.: Дальневосточная правда, 1921, N 169, с. 2). Это было сделано под давлением красных: реально же он помог основным соединениям унгерновцев уйти из Монголии (Торновский, 2004).
Авторитет Джебцзундамба-хутухты среди монголов был столь высок, что коммунисты не посмели его свергать. Это уникально: везде, где большевики брали власть, они сразу уничтожали монархию. Но Богдо-гэгэн сплачивал вокруг себя всех монголов, в том числе МНП. Поэтому еще до взятия Урги, ЦК РКП(б) издал директиву, по которой Джебцзундамба-хутухта мог номинально сохранить свой пост после революции (Якимов, 1973). Следовательно, выбором монгольского народа была теократическая монархия, а не большевистская власть. В отличие от России, здесь нельзя было заявить, будто "народ сверг самодержавие".
11 июля 1921 г. во дворце состоялась церемония возведения Богдо-гэгэна на престол ограниченного монарха, вслед за которой на площади состоялся митинг (Ширендыб, 1960). 1 ноября 1921 г. Богдо-гэгэна заставили подписать Клятвенный договор, которым он, фактически, лишался права влиять на важные государственные решения. Легитимность этих актов определяется тем, что они санкционированы Богдо-гэгэном. Но эта легитимность сомнительна, так как изменение высшей власти произошло под давлением революционеров, которых, в свою очередь, заставляли выполнять свои решения большевики. О таком давлении говорят многие факты. Например, в 1921 г. Далай-лама XIII получил от Богдо-гэгэна VIII письмо о том, что Советы, уничтожив свои храмы и священные книги, добрались до Монголии и при содействии МНП сместили его с престола (Андреев, 2006).
Иногда пишут, что подчинение Богдо-гэгэна VIII внешнему диктату говорит о его беспринципности (отречение от власти при Сюй Шучжэне и МНП, указ против белых и т.п.). Но к чему привел бы отказ? Не к сохранению власти, а лишь к усилению репрессий против народа. Поэтому действия Богдо-гэгэна были оправданными.
Всего через четыре дня после Клятвенного договора, 5 ноября 1921 г. было подписано соглашение между РСФСР и Монголией об установлении дружественных отношений (Соглашение, 1924). В ст.1 Правительство РСФСР признало единственным законным Правительством Монголии народное, а в ст.2 Монголия признала единственной законной властью России Правительство РСФСР. В.И. Ленин в день подписания договора заявил, что единственно правильный путь трудящихся Монголии - борьба за государственную и хозяйственную независимость в союзе с рабочими и крестьянами Советской России (Ленин, 1970). Ход истории подтвердил искренность этого заявления.
Следовательно, взамен Кяхтинского соглашения Монголия подписала с Россией новое. Из него следовало признание независимости, за которую выступало Временное народное правительство. Правда, в следующие несколько лет советские посланники в Китае: А.К. Пайкес, А.А. Иоффе, Л.М. Карахан убедили Советское правительство в необходимости признать Монголию частью Китая (Лузянин, 1995). Этот шаг был сделан в надежде использовать Китай для разжигания мировой революции. Но признание суверенитета Китая в Советско-китайском соглашении об общих принципах урегулирования от 31 мая 1924 г. (ст. 5) не изменило статус-кво: советские войска не были выведены, под защитой СССР Монголия продолжала развиваться как независимое государство.
Богдо-гэгэн VIII умер 20 мая 1924 г. Уже 3 июня пленум ЦК МНП единодушно высказался за переход к республиканскому строю, 13 июня это было санкционировано Правительством, а 26 ноября это решение стало законом с санкции I Великого народного хурала. Монголия стала народной республикой. Если с 1921 по 1924 г. Народное правительство издавало законы, ограничивающие права феодалов и духовенства, то теперь процесс ускорился. Перенося советскую модель на Монголию, импортируя сюда незаконные методы, большевики стали форсировать курс на уничтожение традиционного общественного уклада и религии. 11 августа 1924 г. исполком Коминтерна принял решение о "большевизации" МНП (Рощин, 1996). В августе того же года на III съезде МНП было принято решение о переименовании партии в МНРП. На I Великом хурале решено форсировать переход к социализму, минуя капитализм. Эти решения были продиктованы большевиками через Коминтерн, что нашло отражение в выступлении председателя МНРП Дамбадоржа: "Под руководством Интернационала наша Партия достигла всего, поэтому наша Партия и должна почитать и полагаться на III Коммунистический Интернационал. Поэтому и нашему Хуралдану надлежит одинаково почитать и полагаться на него" (Протоколы, 1924). Что это значит, объяснил в своей речи представитель Коминтерна Т. Рыскулов: "Человечество разделено на две борющиеся группы. Одна группа - это капиталисты, эксплуататоры и тунеядцы (аристократия), другая группа - это рабочие и крестьяне, все трудящиеся элементы и угнетенные малые народности. Последняя группа трудящихся всего мира объединяется и ведет борьбу против угнетателей капиталистов за свое освобождение". Демагогически смешивая социальный статус с национальным (рабочие, крестьяне и народности), представитель Коминтерна, тем не менее, указал приоритеты на будущее. Началась широкомасштабная борьба с духовенством и феодалами. Это был путь уничтожения буддизма и традиционной культуры монголов, экспроприации имущества "эксплуататорских классов", уничтожения самих этих классов, правого и левого уклонов и т.д. Реакцией народа стали восстания и заговоры, ответом на них - массовые репрессии по советскому образцу. Одними из первых (с 1921 г.) были казнены выдающиеся борцы за государственность Монголии: Егузэр-хутухта Ж. Галсандаш, Манджушри-хутухта С. Цэрэндорж, Да-лама Пунцагдорж, Тогтохо-гун, Саж-лама Жамьян-Данзан, Лувсанцэвэн-ван, Ж. Жамболон-ван, Ц. Тубанов, Б. Очиров и др. Любые связи с японцами и китайцами объясняли деятельностью в пользу "иностранного империализма" или "реакции". И это в то время, когда сама МНРП следовала предписаниям из СССР. После переворота в России Джа-лама повторно появляется в Монголии, собирает своих сторонников и обосновывается на юге Монголии. Рядом с оазисом Шара-Хулусун, у источника Баин-Булак, он строит крепость со смотровыми башнями, вокруг которой собирается до 500 юрт. Отряд из трёхсот великолепно обученных воинов под его руководством в течение нескольких лет грабит все проходящие мимо караваны. Новая власть пыталась наладить контакты с Джа-ламой, давнего лидера и "жертву царизма" назначили даже командующим войсками округов Кобдинского и Алтайского. Однако он, повидавший на своём веку разный люд, быстро раскусил новых товарищей и очень скоро увёл свой отряд ещё дальше, в Чёрную Гоби. Там недоспелый советский командующий занялся более привычным ремеслом. Осев на торговой тропе, свирепый князь-священнослужитель стал грабить караваны, а пленников обращать в рабов. Их руками на вершине каменистого холма он воздвиг неприступную крепость Тенпей-бейшин, где рассчитывал отбиться от войск великого северного соседа. Кончилась его эпопея в 1923-м. Переодетые тибетцами-паломниками, бойцы Специальной бригады Народного правительства Монголии попросили в горной ставке Джа-ламы ночлега. Утром, прямо во время богослужения, они хорошенько нашпиговали хозяина пулеметными пулями, разогнали по домам все шесть сотен его наложниц, в куски изрубили охотничьих псов и опечатали сокровищницу. Сердце Джа-ламе они вырезали, поджарили на костре и, по-братски поделив между собой, съели. Есть и другая версия, по которой переодетый странствующим монахом офицер монгольской революционной армии проник в Тенпей-бейшин и тупо застрелил надоевшего всем тирана.
Если верить документам, военный трибунал приговорил Джа-ламу к ВМН 7 октября 1922 года. Свершили вердикт коварно: в момент, когда святой простёр свои длани над благоговевшим паломником. Извлеченное сердце убитого съел, дабы умножить своё мужество, начальник Государственной внутренней охраны (аналога ЧК) товарищ Балдандорж. А отсечённую голову подкоптили по-монгольски, над костром, вздели на пику и долго возили по аймакам, ужасая суеверных кочевников.
----------------------------------------------------------------
https://www.tolgoilogch.mn/_2mulgfjl6w
https://silkadv.com/ru/node/8097
------------------------------------------------------------------
https://www.academia.edu/35801743/%D0%9A%D1%83%D0%B7%D1%8C%D0%BC%D0%B8%D0%BD_%D0%A1.%D0%9B._2017._%D0%97%D0%B0%D1%85%D0%B2%D0%B0%D1%82_%D0%BA%D0%B8%D1%82%D0%B0%D0%B9%D1%81%D0%BA%D0%B8%D1%85_%D0%BF%D0%B5%D1%80%D0%B5%D0%B4%D0%BE%D0%B2%D1%8B%D1%85_%D0%BF%D0%BE%D0%B7%D0%B8%D1%86%D0%B8%D0%B9_%D0%BF%D0%BE%D0%B4_%D0%A3%D1%80%D0%B3%D0%BE%D0%B9_%D0%B2%D0%BE%D0%B9%D1%81%D0%BA%D0%B0%D0%BC%D0%B8_%D0%B1%D0%B0%D1%80%D0%BE%D0%BD%D0%B0_%D0%A0.%D0%A4._%D0%A3%D0%BD%D0%B3%D0%B5%D1%80%D0%BD%D0%B0_%D0%B2_1921_%D0%B3._Kuzmin_S.L._2017._Capture_of_the_Chinese_advanced_positions_at_Urga_by_Baron_R.F._Ungerns_troops_in_1921_?auto=bookmark&email_work_card=read-later
Узнав о делегации, ургинский амбань Саньдо немедленно вызвал к себе главу Шабинского ведомства Богдо-гэгэна, Эрдэнэ-шандзодбу, и потребовал объяснений. Шандзодба, настаивая на своей непричастности к заговору, раскрыл Саньдо планы монгольской знати. Амбань потребовал от Богдо-гэгэна отозвать запрос российскому правительству о введении русских войск в Халху; тот выразил согласие, однако потребовал отмены "новой политики" в Халхе. В ответ на запрос из Пекина в Ургу телеграфировали, что в некоторых частях её можно временно отложить. Саньдо запретил монголам какие-либо сношения с российским консульством в Урге, угрожая в противном случае дополнительно ввести пехотный ин (пятьсот солдат) в Ургу и привезти дополнительных колонистов. Вокруг дворца Богдо-гэгэна были расставлены караулы, а к границе были высланы войска с целью перехвата возвращающейся делегации. В начале октября в Ургу стали прибывать российские войска. 10 октября в Китае вспыхнуло Учанское восстание, переросшее в антиимперские волнения по всей стране. 12 ноября 1911 г. посланник в Пекине И.Коростовец телеграфировал А.Нератову о том, чтобы правительсто довело до монгольских князей и лам информацию о происходящем в Китае.
17 ноября 1919 г. петицию передали Сюй Шучжэну, 22 ноября прислали в Пекин, и сразу был издан декрет президента, которым удовлетворялась эта "просьба". 24 ноября российский белый посланник Н.А. Кудашев направил протест в МИД Китая, но оно его отклонило (Белов, 1997). Переговоры с западными дипломатами были безрезультатны. Как всегда, Запад преследовал собственные интересы и не хотел портить отношения с Китаем. 2 января 1920 г. Сюй Шучжэн устроил церемонию отречения Богдо-хана и Автономного правительства от власти. В январе 1920 г. по той же схеме было отменено особое положение Барги (АВПРИ, ф. Миссия в Пекине, оп. 761, д. 1548, л. 301-302).
Таким образом, Китай нарушил обязательства, взятые по Кяхтинскому соглашению. Ссылки на опасность панмонголизма и нарушение Россией соглашения несостоятельны: ни красные, ни белые не планировали захват Монголии. В панмонгольском движении преобладали республиканцы, что было неприемлемо для правящего класса Халхи (Ринчино, 1998). Кроме того, Богдо-хан не хотел портить отношения с Россией и Китаем. Внешняя Монголия не поддержала панмонголистов, значит, она не была причиной конфликта. Войско панмонголистов не представляло Россию, оно так и не осуществило поход на Ургу, а его руководители были убиты в начале 1920 г. Однако незаконные меры Китая так и не были отменены.
Оккупация сразу вызвала сопротивление монгольских патриотов. Богдо-гэгэн продолжал выступать за восстановление автономии. Например, газета "Нийслэл хурээний сонин бичиг" (N 101, 1919 г.) опубликовала статью, направленную на единение монголов, защиту религии и восстановление власти (Ширендыб, 1960). В конце 1919 г. в Урге возникли два подпольных кружка против китайского господства, в ноябре они объединились. В них входили представители разных сословий. В числе руководителей были Д. Сухэ-Батор и Х. Чойбалсан, которые ориентировались на Россию. Были также люди, надеявшиеся на Японию и США, например, Лувсанцэвэн-тайджи и Баир-гун (Тачибана, 2006). Кружки действовали с одобрения Богдо-гэгэна, не планировали ни революцию, ни уничтожение религии и монархии, были далеки от коммунистических идей. На их основе образовалась Монгольская народная партия (МНП). В 1920 г. ее целью было освобождение страны от китайцев, восстановление государственности во главе с Богдо-гэгэном, благосостояние народных масс, уменьшение прав князей (История, 1967). В революционный 1921 г. целью была модернизация общества на традиционной основе, а не разрушение этой основы. Весной 1921 г. ЦК МНП издал примечательное обращение к монгольским "братьям-солдатам" из армии барона Унгерна. Ссылаясь на волю Неба, ЦК призывал достичь процветания религии и власти (Монгол Унэн, сонин N 6, 19.04.21). Позже, в 1922 г. представители МНП сами говорили о том, что их партия пока не может считаться ни коммунистической, ни социалистической, что их основная цель - полное освобождение Монголии от иностранного политического и экономического гнета (Далин, 1975).
Сибирское областное бюро РКП(б) и Дальневосточный секретариат Коминтерна стали внедрять революционные идеи в среду "красных монголов" (Генкин, 1928). Так были заложены основы будущей гражданской войны, репрессий, уничтожения монархии и религии. Сами "красные монголы" не разбирались в тонкостях коммунистической доктрины, сохраняли верность союзу с Россией и возлагали на нее главные надежды в деле восстановления независимости.
В феврале - марте 1921 г., не задумываясь о дипломатических последствиях, барон Р.Ф. фон Унгерн-Штернберг изгнал из Монголии основные контингенты китайских войск и восстановил законную власть. Важное значение имел также разгром китайских войск в Маймачене на севере отрядами Д. Сухэ-Батора. В советское время устоялся взгляд, что изгнали китайцев из Монголии "красные монголы" при поддержке РСФСР, а сторонники теократической монархии были врагами народа и агентами иностранцев. В действительности же ламы во главе с Богдо-гэгэном занимали самую последовательную позицию в национально-освободительной борьбе и внесли важный вклад в освобождение страны от оккупантов.
После вступления Унгерна в Монголию его контакт с арестованным китайцами Богдо-гэгэном осуществлялся через лам, с ними Унгерн постоянно советовался. Сам Богдо-гэгэн специальным указом предписал монголам помогать барону в изгнании китайцев. Пребывание войска Унгерна в Монголии, мобилизация и снабжение (в том числе путем реквизиций) были санкционированы Богдо-ханом и правительством, поэтому были законными. Автономное правительство вновь сформировали сами монголы без давления извне (Кузьмин, 2006). Оно в полной мере осуществляло свои полномочия под властью Богдо-хана. Восстанавливая законную власть в Монголии, Унгерн следовал собственному монархическому плану и не выполнял заданий внешних сил: ни русских белых, ни Японии, ни других. Сам барон принял буддизм и монгольское подданство (АВПРФ, ф. 04, оп. 29, п. 192, д. 52187, л. 6). Следовательно, Унгерн в Монголии не был оккупантом или диктатором (подробнее см.: Кузьмин, 2006).
Автономное правительство после реставрации просуществовало меньше года. Тем не менее, оно успело осуществить важные мероприятия: создать властные структуры, начать восстанавливать промышленность, скотоводство и торговлю, связь, финансовую и налоговую системы, пошлины, армию и полицию, международные связи и т.д. (подробнее см.: Лонжид, 2006; Батсайхан, 2007б).
К середине 1921 г. стало ясно, что дело идет к установлению власти МНП. Автономное правительство вынуждено было искать сближения с руководством партии. Богдо-гэгэн договорился с Унгерном о том, что официально не направляет монгольские войска в Сибирь, а барон ведет войну на свой страх и риск (Боец, 01.06.21). Вступив в Ургу, Временное народное правительство предписало сдать печати всех министерств 10 июля 1921 г. С санкции Богдо-гэгэна это было выполнено. Следовательно, Автономное правительство сложило свои полномочия и передало власть Временному народному правительству законным путем (текст акта см.: Дальневосточная правда, 1921, N 168, с. 2). Богдо-хан велел опубликовать указ о борьбе против белых (текст см.: Дальневосточная правда, 1921, N 169, с. 2). Это было сделано под давлением красных: реально же он помог основным соединениям унгерновцев уйти из Монголии (Торновский, 2004).
Авторитет Джебцзундамба-хутухты среди монголов был столь высок, что коммунисты не посмели его свергать. Это уникально: везде, где большевики брали власть, они сразу уничтожали монархию. Но Богдо-гэгэн сплачивал вокруг себя всех монголов, в том числе МНП. Поэтому еще до взятия Урги, ЦК РКП(б) издал директиву, по которой Джебцзундамба-хутухта мог номинально сохранить свой пост после революции (Якимов, 1973). Следовательно, выбором монгольского народа была теократическая монархия, а не большевистская власть. В отличие от России, здесь нельзя было заявить, будто "народ сверг самодержавие".
11 июля 1921 г. во дворце состоялась церемония возведения Богдо-гэгэна на престол ограниченного монарха, вслед за которой на площади состоялся митинг (Ширендыб, 1960). 1 ноября 1921 г. Богдо-гэгэна заставили подписать Клятвенный договор, которым он, фактически, лишался права влиять на важные государственные решения. Легитимность этих актов определяется тем, что они санкционированы Богдо-гэгэном. Но эта легитимность сомнительна, так как изменение высшей власти произошло под давлением революционеров, которых, в свою очередь, заставляли выполнять свои решения большевики. О таком давлении говорят многие факты. Например, в 1921 г. Далай-лама XIII получил от Богдо-гэгэна VIII письмо о том, что Советы, уничтожив свои храмы и священные книги, добрались до Монголии и при содействии МНП сместили его с престола (Андреев, 2006).
Иногда пишут, что подчинение Богдо-гэгэна VIII внешнему диктату говорит о его беспринципности (отречение от власти при Сюй Шучжэне и МНП, указ против белых и т.п.). Но к чему привел бы отказ? Не к сохранению власти, а лишь к усилению репрессий против народа. Поэтому действия Богдо-гэгэна были оправданными.
Всего через четыре дня после Клятвенного договора, 5 ноября 1921 г. было подписано соглашение между РСФСР и Монголией об установлении дружественных отношений (Соглашение, 1924). В ст.1 Правительство РСФСР признало единственным законным Правительством Монголии народное, а в ст.2 Монголия признала единственной законной властью России Правительство РСФСР. В.И. Ленин в день подписания договора заявил, что единственно правильный путь трудящихся Монголии - борьба за государственную и хозяйственную независимость в союзе с рабочими и крестьянами Советской России (Ленин, 1970). Ход истории подтвердил искренность этого заявления.
Следовательно, взамен Кяхтинского соглашения Монголия подписала с Россией новое. Из него следовало признание независимости, за которую выступало Временное народное правительство. Правда, в следующие несколько лет советские посланники в Китае: А.К. Пайкес, А.А. Иоффе, Л.М. Карахан убедили Советское правительство в необходимости признать Монголию частью Китая (Лузянин, 1995). Этот шаг был сделан в надежде использовать Китай для разжигания мировой революции. Но признание суверенитета Китая в Советско-китайском соглашении об общих принципах урегулирования от 31 мая 1924 г. (ст. 5) не изменило статус-кво: советские войска не были выведены, под защитой СССР Монголия продолжала развиваться как независимое государство.
Богдо-гэгэн VIII умер 20 мая 1924 г. Уже 3 июня пленум ЦК МНП единодушно высказался за переход к республиканскому строю, 13 июня это было санкционировано Правительством, а 26 ноября это решение стало законом с санкции I Великого народного хурала. Монголия стала народной республикой. Если с 1921 по 1924 г. Народное правительство издавало законы, ограничивающие права феодалов и духовенства, то теперь процесс ускорился. Перенося советскую модель на Монголию, импортируя сюда незаконные методы, большевики стали форсировать курс на уничтожение традиционного общественного уклада и религии. 11 августа 1924 г. исполком Коминтерна принял решение о "большевизации" МНП (Рощин, 1996). В августе того же года на III съезде МНП было принято решение о переименовании партии в МНРП. На I Великом хурале решено форсировать переход к социализму, минуя капитализм. Эти решения были продиктованы большевиками через Коминтерн, что нашло отражение в выступлении председателя МНРП Дамбадоржа: "Под руководством Интернационала наша Партия достигла всего, поэтому наша Партия и должна почитать и полагаться на III Коммунистический Интернационал. Поэтому и нашему Хуралдану надлежит одинаково почитать и полагаться на него" (Протоколы, 1924). Что это значит, объяснил в своей речи представитель Коминтерна Т. Рыскулов: "Человечество разделено на две борющиеся группы. Одна группа - это капиталисты, эксплуататоры и тунеядцы (аристократия), другая группа - это рабочие и крестьяне, все трудящиеся элементы и угнетенные малые народности. Последняя группа трудящихся всего мира объединяется и ведет борьбу против угнетателей капиталистов за свое освобождение". Демагогически смешивая социальный статус с национальным (рабочие, крестьяне и народности), представитель Коминтерна, тем не менее, указал приоритеты на будущее. Началась широкомасштабная борьба с духовенством и феодалами. Это был путь уничтожения буддизма и традиционной культуры монголов, экспроприации имущества "эксплуататорских классов", уничтожения самих этих классов, правого и левого уклонов и т.д. Реакцией народа стали восстания и заговоры, ответом на них - массовые репрессии по советскому образцу. Одними из первых (с 1921 г.) были казнены выдающиеся борцы за государственность Монголии: Егузэр-хутухта Ж. Галсандаш, Манджушри-хутухта С. Цэрэндорж, Да-лама Пунцагдорж, Тогтохо-гун, Саж-лама Жамьян-Данзан, Лувсанцэвэн-ван, Ж. Жамболон-ван, Ц. Тубанов, Б. Очиров и др. Любые связи с японцами и китайцами объясняли деятельностью в пользу "иностранного империализма" или "реакции". И это в то время, когда сама МНРП следовала предписаниям из СССР.
Если верить документам, военный трибунал приговорил Джа-ламу к ВМН 7 октября 1922 года. Свершили вердикт коварно: в момент, когда святой простёр свои длани над благоговевшим паломником. Извлеченное сердце убитого съел, дабы умножить своё мужество, начальник Государственной внутренней охраны (аналога ЧК) товарищ Балдандорж. А отсечённую голову подкоптили по-монгольски, над костром, вздели на пику и долго возили по аймакам, ужасая суеверных кочевников.
----------------------------------------------------------------
"...We really felt sorry to part of our Mongols, specially the faithful Tellig, and could not help comisserating them as we thought of the severe season they had to on those dreary steppes, so intolerable in September, that one would suppose flesh and blood could not withstand the cruel cold winter.
They had in view a return cargo from a chinaman in Maimachen, and after a few days' rest, they would probably be on the march again Great Wall of China...".https://books.google.mn/books/about/The_Siberian_Overland_Route_from_Peking.html?id=ZkgEAAAAYAAJ&printsec=frontcover&source=kp_read_button&redir_esc=y&fbclid=IwAR3af6QSmp6Upk1a-G6TTezUx-VaRGo0v-_o1RvHi9gJgVro2_vB6uOxEmY#v=onepage&q&f=false
----------------------------------------------------------https://silkadv.com/ru/node/8097
------------------------------------------------------------------
https://www.academia.edu/35801743/%D0%9A%D1%83%D0%B7%D1%8C%D0%BC%D0%B8%D0%BD_%D0%A1.%D0%9B._2017._%D0%97%D0%B0%D1%85%D0%B2%D0%B0%D1%82_%D0%BA%D0%B8%D1%82%D0%B0%D0%B9%D1%81%D0%BA%D0%B8%D1%85_%D0%BF%D0%B5%D1%80%D0%B5%D0%B4%D0%BE%D0%B2%D1%8B%D1%85_%D0%BF%D0%BE%D0%B7%D0%B8%D1%86%D0%B8%D0%B9_%D0%BF%D0%BE%D0%B4_%D0%A3%D1%80%D0%B3%D0%BE%D0%B9_%D0%B2%D0%BE%D0%B9%D1%81%D0%BA%D0%B0%D0%BC%D0%B8_%D0%B1%D0%B0%D1%80%D0%BE%D0%BD%D0%B0_%D0%A0.%D0%A4._%D0%A3%D0%BD%D0%B3%D0%B5%D1%80%D0%BD%D0%B0_%D0%B2_1921_%D0%B3._Kuzmin_S.L._2017._Capture_of_the_Chinese_advanced_positions_at_Urga_by_Baron_R.F._Ungerns_troops_in_1921_?auto=bookmark&email_work_card=read-later
В. И. РОБОРОВСКИЙ
ПУТЕШЕСТВИЕ В ВОСТОЧНЫЙ ТЯНЬ-ШАНЬ И В НАНЬ-ШАНЬ
ОТДЕЛ ТРЕТИЙ
ОТ АМНЭ-МАЧИНА в ЗАЙСАН
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ОТ ЛЮКЧЮНА ДОМОЙ
Наши маршруты на родину. – Прощание с люкчюнцами. – Выступление и путь до Турфана. – Город Турфан и остановка в ур. Яр. – Оставляем Турфан. – Развалины Су-ван-шари. – Ур. Киндык. – Ур. Кабирга. – Лянгер Ба-ян-ха. – Перевал Даванчин. – Селение Даванчин (Уйтая). – Озеро Айдын-куль. – Лянгер Дзи-дзи-цао-дзи. – Город Урумчи (Ди-хуа-ч-жоу). – У консула. – Пребывание в Урумчи. – Дунгане и слухи о них. – Солдаты. – Сплингердт. – Оставляем Урумчи. – Селение Санджу. – Селение Хутубей. – Селение Тухулу. – Город Манас. – За Манасом. – Оазис Са-цзан-цза. – Сел. Ян-син-фа. – Маленькая поправка карты. – Запас воды на 4 безводных перехода. – Перевал Дзос-обо и песни Дзоеотын-элисте. – Оз. Дабасун-нор. – Ур. Кобук-сар. – Ур. Шазга. – Монголы (тор-гоуты). – Ур. Убдун-таряне. – Через с. Семис-тау и долиной реки верхнего Кобука.--Перевал Цаган-обо. – Родная граница. – Встреча посланных к нам навстречу из Зайсанска на пикете Чиликты. – Через Чиликтинскую долину и последняя ночь в горах Макрак. – Первый колокол. – Встреча с П. К. Козловым. – Вступаем в Зайсанск. – Помещение экспедиции. – Телеграммы. – Расформирование экспедиции.
Из Люкчюна мы решили двигаться к родным пределам двумя путями: Петру Кузьмичу Козлову намечался путь через Тянь-шань на Гучен, оттуда путем покойного Николая Михайловича Пржевальского по Джунгарии до ключа Кармали, свернув с которого прямо на север надлежало выйти на реку Урунгу; с низовьев ее Петр Кузьмич должен был направиться на запад в Зайсанск. Мой путь с караваном предстоял на города Урумчи и Манас, а далее по совершенно новой дороге через Джунгарию на север до ур. Кобук-сара, вверх по реке Кобуку до кумирни Матэня и через Тарбагатай в Зайсанск 137.
18 октября было решено выступить из Люкчюна. С раннего утро двор нашей расформированной метеорологической станции был полон [445] туземцев, приходивших промчаться и приносивших нам в дорогу свои прощальные дастарханы, состоявшие из изюма, жареных лепешек (тукачи) и других угощений. Мы набрали всего мешка два, конечно, отблагодарив бедных деньгами, которых они не хотели брать, но все-таки брали по нашему настоянию. Прощание с хозяевами фанзы, где были станция и склад экспедиции, вышло крайне трогательно: с нами прощались как с родными, да и мы уже успели привыкнуть к этим хорошим и добрым людям и расставались с ними не без сожаления; их добрые приветливые лица долго не изгладятся из нашей памяти, и во всяком случае воспоминание о них доставит нам и в будущем не мало приятных минут.
Прощание затянулось настолько, что мы выступили лишь в 10 ч. 10 минут утра. Петр. Кузьмич должен был выступить вслед за нами. Наш хозяин Бешир-ахун отправился провожать нас до Турфана. Пройдя до Идыгот-шари, мы остановились у восточной его стены, на убранной пашне; так как солома была аккуратно подобрана, то нам пришлось купить в соседнем селении воза три соломы и два пуда проса для лошадей. Ночь простояла облачная, холодная; в арыках замерзла вода; под утро в воздухе появилась густая пыль.
Рано утром 19 октября оставили развалины Идыгот-шари и пошли вдоль северной стены этого города, где пролегает дорога из Люкчюна в Турфан. По правую сторону дороги тянулось старинное (мусульманское) кладбище, гробы которого со скелетами торчали из отвесных лёссовых стен обрывов; гробы были расположены друг над другом иногда до трех рядов. Тут встречались совершенно нетронутые временем, прекрасно сохранившиеся, выложенные из сырцового кирпича мазары 138. Далее в селении Кара-ходжа при дороге тоже расположено обширное кладбище, на котором и по настоящее время еще хоронят покойников.
Знакомым путем обойдя с юга китайский город Гуан-ань-чэн, мы дошли до магометанского Турфана, где нас встретили торгующие здесь русско-подданные сарты и проводили нас с караваном верст за пять далее ва западо-юго-запад в урочище Яр; там мы могли свободно расположиться с караваном и покормить животных.
Наши сарты не нашли еще случая отправить в Россию сданные им вьюки, и потому я решил захватить их на своих верблюдах, чтобы не дожидаться их доставления в Зайсанск, что, конечно, задержало бы нас в нем и несколько замедлило бы наше возвращение в Петербург. Пришлось по этому случаю передневать.
Пользуясь дневкой, я съездил в китайский Турфан (Гуан-ань-чэн) с визитом к уездному начальнику вану, которым я обещал в бытность свою у них еще раз побывать, если это удастся. О консуле не было в Турмане никаких сведений; его особенно дожидались наши сарты, рассчитывавшие на его покровительство и развитие торговли. Ждали и местные дунгане, которые хотели просить консула, чтобы через него хлопотать о русском подданстве и тем избавиться из-под китайской власти.
Китайцы, ожидая приезда консула, приготовляли для него в магометанском городе обширное отдельное помещение и помещение для его конвоя. Я видел это помещение, оно хотя и обширное, но не могло удовлетворить европейским потребностям ни в каких отношениях. Сарты мне указывали место, которое китайцы предполагали отвести для постройки русского консульства; оно лежит в полуверсте к северу от дороги, [446] связующей оба города – магометанский и китайский, на речке, орошающее Турфан. Место прекрасное, свободное, с чистым воздухом, не зараженным городской грязью, и с чистой свежей водой.
Переупаковка вещей, взятых обратно у сартов, заняла два дня, почему мы еще на день принуждены были остаться на бивуаке возле Турфана. К нам приезжали проститься наши турфанские сарты. Они нам сообщали, что в городе Манасе, по слухам, началось восстание дунган, которые поднялись вследствие притеснений китайских властей, не доверявших им, потому что ганьсуйские дунгане в это время восстали против давивших их китайцев. По рассказам сартов, в Урумчи китайские власти почти ежедневно казнят дунган по подозрению в желании восстать. В Турфане тоже казни часты, и местные дунгане чрезвычайно боятся, как бы китайцы ночью не напали на них и не перерезали бы, почему спят, не задувая на ночь огней и в полной готовности к бегству.
Перед вечером простились с Бешир-ахуном. Пожелав нам благополучно достигнуть родины, он отправился домой в Люкчюн. Проводник до Урумчи был у нас готов, вьюки в порядке, и мы были вполне способны на завтра утром оставить ур. Яр и двинуться далее. Ночь была холодная, температура доходила до –8°Ц. Вообще осень уже вступила в свои права.
22 октября в 6 ч. 55 м. мы оставили Турфан и направились на запад. Сильный туман и пыль застилали окрестности. Первые девять верст мы шли по заселенной местности, направо и налево были раскиданы фермы и поселки, затем вышли на реку Яр-гол, идущую с гор на юго-восток в котловину. Река течет в глубоком коридоре, на дне которого возле реки мы встретили неубранные еще пашни проса. На юг от дороги по правому берегу реки разбросаны древние развалины буддийского города, названного проводником Су-ван-шари. В обрывах реки видели множество пещер того же типа, как и в Туёке. Отсюда мы шли на запад-северо-запад по пустынной глинистой местности, выстланной гальками. Густая пыль совершенно заслоняла стоявшие на севере горы Карлык-таг, а лежащие на юге, огораживающие с этой стороны Люкчюнскую котловину, высоты Тус-тау едва виднелись, несмотря на то, что отстояли от дороги менее чем на полверсты. Дорога приблизилась к этим высотам, и на 15-й версте, перейдя речку, прорывающую их и убегающую в котловину, мы остановились в расположенном здесь урочище Киндык. Тут стояли четыре дома; жители их, магометане, имели пашни и занимались небольшой торговлей, главным образом с проезжими. Для животных на убранных пашнях нашлось немного корму, к которому пришлось прикупить соломы на ночь.
Отсюда, держа направление на северо-западо-запад по галечно-глинистой дороге, подымаясь немного вверх, пришли мы через 26 верст на ключ Кабирга, текущий среди высот, протянувшихся на северо-восток. Ключ Кабирга расположен в довольно обширном и кормном урочище, обильном камышами, водой и кустарниками. Здесь росли солодка (Glycyrrhiza sp.), Sophora alopecuroides, роза, мята, хармык (Nitraria Schoberi), мирикария, ломонос, злаки, осоки и др. уже умершие на зиму виды. В теплых же ключах погруженная в воду вероника (Veronica Anagallis L.) была совершенно зеленая.
Мы встретили жаворонков (Otocoris sp. et Galerita sp.), карподаков (Carpodacus sp.) и синичек (Poecile sp.). [447]
В ¼ версты от нас к северу стояла глиняная крепостца; в ней помещался постоялый двор для проезжих, содержимый магометанином.
Переночевав в ур. Кабирга и покинув небольшие высоты, среди которых оно приютилось, караван, держась прежнего направления, шел пустынной галечной дорогой; слева тянулись невысокие горы, а справа отдельная горная группа, миновав которую, мы вышли через 18 верст пути к лянгеру Бэ-ян-хо, расположенному на левом берегу речки, идущей с северо-запада; затем перешли на правый ее берег, вышли из балки наверх и расположились, чтобы напиться чаю. Около лянгера было разбросано несколько небольших пашен и стояла небольшая густая группа тополей.
После чая, продолжая путь в том же направлении, шли между глиняными высотами, среди которых во множестве встречался гипс кристаллический, пластинчатый и мелкозернистый; на девятой версте подошли к горам Даванчин и вступили в каменистое ущелье, ведущее на перевал.
Два часа шли горами и без труда достигли перевала на абсолютной высоте около 4 000 футов. Горные породы, слагающие эти горы, состоят из бурых сланцев с оливково-зеленым налетом. Час спустя мы были уже у северного подножия гор на речке Даванчин, тут же недалеко уходящей на юг в темное ущелье гор, разрываемых ею, и стремящейся далее в Люкчюнскую котловину.
Пройдя в течение дня 43 версты, мы стали бивуаком у речки, обмерзшей по берегам, на влажном прибрежном лугу с очень хорошим кормом и обширными камышами. Кроме того нас окружала растительность, состоявшая из кустов ивы, Halimodendron argenteum, карагачей (Ulmus sp.), розы, среди которых росли мяты, солодка, софора, Sphaerophyza и др.; у самой подошвы горы по гальке были разбросаны саксаулы, хвойники, Calligonum, Zygophyllum, бударгана и прочие. На север и запад далеко тянулись заросли карагачей и тополей. Здесь мы встретили: фазанов, сорок, ворон, черных дроздов, воробьев, синиц, а на реке уток. По кустам множество зайцев и лисиц.
Ночью поднялась столь сильная буря с северо-запада, что мы принуждены были привязать нашу юрту к тяжелым вьюкам, чтобы ее не сорвало. Буря эта не стихла и утром, но мы, невзирая на нее, тронулись на запад, с небольшим уклоном к северу, к деревне Даванчин (Уйтал по-сартски), среди карагачевого леса, между деревьев которого на расстоянии 9 верст были разбросаны отдельно и по нескольку вместе китайские фанзы и пашни, на мягком тонкослоистом серо-желтом мергеле (лёссовый ил).
В этой деревне устроен лянгер для проезжающих и стоит отряд солдат в 50 человек. На арыках всюду встречался лед, местами попадался сдутый ветром в сугробы снег, выпавший несколько дней тому назад.
Выйдя из деревни, мы взяли западное направление; вправо тянулись мелкие холмы, а влево полоса желтых камышей, которые выбегали и на дорогу. Хребет Даванчин тянулся на запад. Северных гор и величественной Богдо-ула не было видно за пылью и туманом. Тут же влево на 10-й версте показалось озеро, узкой полосой потянувшееся на запад под именем Айдын-куль, поросшее по берегам камышами; мы шли вдоль него и, сделав 24 версты, остановились среди камышей, немного отступя от берега озера. Среди камышей на более сухих местах встречались: дырисуны, кусты розы и хармыка, Reaumuria sp., Saussurea sp., Halymodendron argenteum, Glycyrrhiza sp., Cynanchum sp. и другие. Дорогой мы [448] встречали фазанов (Phasiamis mongolicus), соек (Podoces hendersoni Hume), кекликов (Caccabis cimkar, Gray.), серых куропаток (Perdix cinerea, Briss.) и на озере множество различных уток и других водяных птиц.
На утро, овернув на северо-запад, мы продолжали дорогу вдоль озерной полосы; пройдя Айдын-куль, мы увидели в камышах еще небольшое озерко и верст через пять второе большое, которое экспедиция М. В. Певцова посетила на обратном своем пути в 1890 г.; оно также лежит в камышах и окружено болотами, носит тоже имя Айдын-куль и имеет в длину около 8 верст, в ширину до 5; большая часть его была покрыта льдом. На свободной же ото льда части были видны лебеди, гуси и разных пород утки.
Мы остановились, не доходя северо-западного конца озера, пить чай, а затем продолжали путь по дороге, проложенной и хорошо наезженной по пустынной местности. Озеро осталось позади нас, но полоса камышей и болот тянулась влево от дороги на северо-запад и север. Мы вступили в небольшие высоты и среди них остановились возле лянгера станции Дзи-дзи-цао-дзи, около которой находится магометанский мазар (могила) и пашни обитателей лянгера магометан. Для животных на ночь пришлось купить соломы и зерна, потому что пришли мы довольно поздно, так что пасти их было некогда, да и не на чем, так как множество проезжих из Урумчи в Турфан чанту вытравили весь бывший тут корм своими ишаками. Чанту эти служили работниками в Урумчи и по окончании работ возвращались домой на зиму. Они нам очень часто попадались большими партиями и своими лохмотьями и жалким видом вызывали соболезнование. Ночь простояла теплая, облачная; 27 октября утром мы тронулись в последний переход до города Урумчи (Ди-хуа-чжоу – по-китайски).
Шли на север мелкими горками, мимо ключа Сасык-булак и небольшого озерка, на западном берегу которого стоят разрушенные китайские казармы. Затем вскоре стали попадаться фермы и пашни, обсаженные деревьями, и мы вступили в предместья города. Грязища неимоверная. Войдя в местный базар, находящийся вне стен города, мы нашли сарта, который нас привел на реку Архоту, в прекрасное для нашего каравана место, менее чем в полуверсте на запад от юго-западного угла городской стены. От города наш бивуак отделялся сильным многоводным рукавом реки, что к нашему удовольствию мешало пешим зрителям посещать наш бивуак. Кругом толпились заросли ив, карагача и мирикарии, среди которых река разбивалась на много рукавов. Тут же нас окружали убранные пашни, представлявшие хорошее пастбище для наших животных. Прошли сюда 8½, верст. Немедленно после нашей остановки к нам приехал урумчийский аксакал наших русско-подданных сартов. Он сообщил, что невдалеке от нас в его доме поселился русский консул С. А. Федоров, недавно только приехавший в Урумчи с семейством и конвоем.
Позавтракав и приняв более приличный вид, я с В. Ф. Ладыгиным и казаком Баиновым, в сопровождении аксакала, отправился к консулу. Переправившись через главный рукав речки, мы вошли в окраину предместья, заселенного большей частью дунганами, китайцами и частью сартами; грязными улицами вскоре приехали к дому аксакала, где временно помещался консул с женой и сыном, четырехлетним мальчиком. Они помещались в одной маленькой комнатке с небольшой передней. [449] Стеснены были ужасно: тут у них была спальня и консульский кабинет, и приемная, и канцелярия, словом, одна маленькая комнатка в два крошечных окошечка служила для всех потребных целей. Консульский казачий конвой, состоявший тогда только из 15 человек, под начальством подхорунжего Бокова, ютился недалеко от консульства в караван-сарае в очень тесных, грязных помещениях.
Встреча с консулом Сергеем Александровичем Федоровым была сердечная; с ним я познакомился еще в 1883 году в Урге, где он тогда начинал свою службу, перед выходом покойного Н. М. Пржевальского в четвертое путешествие. Супругу консула, Валентину Ивановну, я там же видал еще девочкой, будучи знаком с ее отцом. Трудно описать радость встречи с дорогими соотечественниками в глубине Азии. Это был для нас торжественный день.
В Урумчи я пробыл 5 дней и ежедневно бывал у консула, у которого пользовался широким, истинно русским хлебосольством и приветливостью. Познакомился я у консула с заведующим консульским конвоем подхорунжим Боковым, который помещался в караван-сарае рядом с конвоем, имея, конечно, отдельное помещение, хотя крайне неприглядное, без окна; необходимый свет днем проникал в открытую дверь. Я заходил к нему, видел его отряд. Люди выглядели молодцами.
Несколько человек из них по очереди отпускались Боковым к нам на бивуак. С ними я отпускал и своих людей в город к ним в гости. Казаки консула с жадным интересом слушали рассказы наших людей и завидовали их участи, приведшей их побывать в столь дальних и разнообразных странах и повидать много разных людей, зверей и местностей.
Настоящее местопребывание консула еще не было окончательно выяснено, будет ли его постоянным местом пребывания город Урумчи, или Турфан, и он был в ожидании распоряжений от министерства иностранных дел, а потому не имел возможности устроиться несколько удобнее. Положение его было из незавидных.
В Урумчи все были в это время тревожно настроены: ожидались дунгане, которые, как ходили слухи, продвинулись с востока из Ганьсу уже до Са-чжоу и находятся в пути на Хами. В соседнем Тянь-шане появились будто бы их шайки; вблизи Урумчи в горах было поймано и казнено до 50 человек.
Вокруг Манаса и в нем беспорядки, поднятые дунганами, или, вернее, из трусости и злобы самими китайцами, видящими в каждом дунганине непременно врага и преследующими их без причин, единственно только по подозрению как участников смуты, грозили принять большие размеры. С нашего бивуака были видны торчащие из-за городских стен Урумчи шесты с надетыми на них головами казненных дунган; число этих шестов ежедневно прибывало. Китайцы стали крайне придирчивы к дунганам и к каждому мирному дунганину подкапываются, чтобы найти причину его казнить. Дунгане, охваченные страхом быть поголовно вырезанными китайцами, проводили ночи с огнями и в полной готовности к побегу из города; многие ночевали с семьями вне города, в кустах за рекой.
Вся урумчийская китайская администрация и торгующие китайцы сильно боялись прихода дунган из Ганьсу. Из Урумчи в Хами отправлялись лянза за лянзой. Я видел пеших, направлявшихся через Турфан. Одеты они еще были по-летнему, несмотря на значительные ночные морозы (в последних числах октября и первых ноября). Вооружены были [450] большинство длинными пиками с бамбуковыми древками, ⅓ – курковыми ружьями (но без пистонов, ибо в Урумчи у китайцев таковых не было, они их издержали на усиленную учебную стрельбу, сами выделывать не умеют, а добыть неоткуда), и несколько солдат – тайфурами, носимыми двумя человеками каждая. Обоза при лянзах никакого не было; до Хами тяжесть их продовольствия лежала на местных жителях. Идут лянзы в полном беспорядке, вразброд; ругань, песни, еда хлеба и фруктов, громкий хохот, курение табаку – все это непременная принадлежность каждой лянзы в пути.
В самом Урумчи находилось по слухам до 3000 войска. В Урумчи и Хами немцы-инструкторы, но вряд ли это даже военнообразованные люди могут быть полезными; это просто какие-то авантюристы; они важно и надменно расхаживают по городу в китайских красных курмах (кофтах с широкими рукавами) и широчайших синих шароварах. Целыми днями слышны горнисты, старающиеся подражать европейцам, но крайне неудачно – это нововведение инструкторов; стрельба в цель до нашего прихода была ежедневная и усиленная. Но при нас она прекратилась за недостатком пистонов. Гремели лишь орудия, но, вероятно, холостыми зарядами. Многие китайские военные начальники обращались к подхорунжему Бокову, прося их научить делать пистоны, но последний не мог им в этом помочь, да, вероятно, и не имел такового желания. Кроме инструкторов-немцев, есть и китайцы-инструктора, обученные европейцами, которые тоже обучают солдат; но высшие начальники относятся к этому новшеству с недоверием, и акробатические, бесцельные на европейский взгляд упражнения, а также стрельба из лука еще не выведены.
В Урумчи я познакомился с Сплингердтом, бельгийцем, находящимся на китайской службе уже долгое время и достигшим больших чинов. Он хорошо известен Русскому Географическому обществу своей безграничной любезностью и покровительством всем русским путешественникам, которым приходилось с ним встречаться: братья Грумм-Гржимайло, горный инженер В. А. Обручев и другие пользовались его радушным и ласковым приемом и предупредительным покровительством. Встреча с ним для меня была тем более приятна, что я слышал о нем много хорошего, и к моему сожалению мне не пришлось с ним познакомиться в 1894 г. в Са-чжоу, когда он простоял у нас на бивуаке целую неделю, а я в это время находился в разъезде за горы Алтын-таг и по возвращении из своей поездки уже не застал его.
С китайскими властями я никаких сношений не имел благодаря присутствию в Урумчи консула.
Город Урумчи большой, оживленный, стоящий на арыках, выведенных из протекающей по западную его сторону реки Архоту [Урумчи] или Лань-сянь. Он связан телеграфом через Хами с Су-чжоу, с Кульджою, Чугучаком и Кашгаром. Лежит на абсолютной высоте 2 789 футов на 43° 47' широты и на 87° 36' долготы от Гринвича. Он окружен глиняной зубчатой стеной, представляющей собою неправильный шестиугольник. Высота стен, имеющих в окружности до 5 верст и 6 ворот, запирающихся, как и во всех китайских городах в 8 ч. вечера, достигает до 3½ саженей и до 2½ саженей толщины у основания. Город окружен рвом до двух саженей шириною и 1½ сажени глубиною, местами наполненным водой. Против северо-восточного и северо-западного фасов городской стены стоят небольшие глиняные форты, в коих расположены войска. [451]
В самом городе живет вся администрация края с генерал-губернатором Западного Китая Лю-Цзинь-таном во главе и войска, которых насчитывают в Урумчи до 4 000 человек, в чем можно сомневаться, так как ко времени нашего прихода их было много выведено в Хами. Всех же жителей с чиновниками, купцами и войсками считают до 9 тысяч; дунгане в городе на жительство не допускаются, чанту и сарты не все, а только известные начальству своей благонадежностью, т. е. уплатившие ему изрядные взятки. Те и другие населяют предместья города у южной и юго-западной стен крепости и имеют свой обширный базар; тут же живут и извозчики до 250 человек. Здесь же в пригородной части сосредоточены караван-сараи и гостиницы для приезжих, в чем особенно нуждаются опоздавшие своим приездом в город по закрытии ворот, т. е. после 8 ч. вечера, когда ворота его уже заперты, и потому принужденные ночевать вне города.
В городе большой китайский базар, на который дунгане не допускаются. Есть много роскошных магазинов, отделанных китайской деревянной золоченной резьбой, изображающей драконов и пр. В лучших магазинах торгуют купцы из Пекина, Тянь-цзина, есть из Шанхая и других городов, поразившие меня своей вежливостью и любезностью, зазывавших к себе пить чай и расспрашивавших с интересом о странах, нами посещенных. Они, как и все вообще китайцы, запрашивают за свой товар страшно высокие цены и любят поторговаться. Торговля их большая и разнообразная, есть и русские товары. Я с подхорунжим Боковым ходил по городу и по базару. Толпа вела себя чинно, не назойливо, к чему я не привык в Китае, где появление на улице европейца собирает огромную и надоедливую, иногда нахальную толпу праздных зевак.
Окрестное население, занимающее Урумчийский оазис, состоит приблизительно из тринадцати тысяч дунган, 2 000 китайцев и немного чанту.
В горах у подножия горы Богдо-ула добывается каменный уголь, снабжающий город топливом; медь, из которой в Урумчи же льют китайскую монету чохи, и нефть, которую китайцы имели намерение добывать. Генерал-губернатор очень интересовался видеть русских казаков конвоя консула и просил консула показать ему упражнения казаков.
Погода все время стояла теплая: днем почти постоянно выше 0, а по ночам небольшие морозы, доходившие до –5°Ц. После девяти часов утра появлялась уже мошка.
Среди растительности, здесь довольно разнообразной, характерными можно назвать следующие виды: карагачи (Ulmus sp.), ивы (Salix sp.), тополь (Populus sp.), по реке заросли Myricaria sp., камыши (Phragmites communis), дырисун (Lasiagrostis splendens), лопух (Lappa sp.), чертополох (Carduus sp.), осоки (Carex sp.), Sophora alopecuroides, Sphaerophyza salsa, роза (Rosa sp.), белолозник (Eurotia sp.), хармык (Nitraria Schoberi), сугак (Lycium ruthenicum), злаки (Gramineae sp.), полынка (Artemisia sp.) и другие.
Из птиц чаще попадались на глаза: грачи (Corvus frugilegus sp.), вороны (Corvus corax), вороны (Corvus Orientalis et C. cornix), галки (Corvus monedula), клушицы (Fregilus graculus), сороки (Pica sp.), коршуны (Milvus melanotis), соколы (Falco sp.), орлы (Aquila sp., Buteo sp.), скворцы (Sturnus sp.), дрозды (Turdus sp. et Merula sp.), фазаны (Phasianus torquatus), воробьи (Passer montanus), синицы (Parus sp.), сорокопуты (Lantus sp.), фруктоеды (Carpodacus sp.), и другие; ласточек [452] (Hirundo sp.) и стрижей (Gotyle sp.), конечно, уже не было – они давно улетели на юг; на реке еще держалось много различных уток (Anas sp.).
Жители, в особенности купцы, сильно жалуются на крыс и мышей (Mus sp.), приносящих большие убытки в амбарах и различных складах. За городом в кустах зайцы (Lepus sp.), лисицы и волки (Ganis vulpes et G. lupus), делающие по ночам свои опустошительные экскурсии на птиц и мелкий скот в пригородных частях; попадаются малуны (Felis malun).
Простившись накануне с семьей консула и снарядив караван, 1 ноября утром не особенно рано, напутствуемые консулом, мы оставили Урумчи. Нас сопровождали Сплингердт и подхорунжий Боков; через восемь верст мы распрощались и с ними. Сначала мы шли на север, держась направления отдельно стоящей впереди нас горы с кумирней на вершине. Пройдя город, мы подошли к западной оконечности возникающей здесь высоты, тянувшейся на восток и стоящей стеною против северного фаса города. На западном конце этой высоты на ее вершине стоит башня, видимая издалека. Отсюда свернули на северо-запад; дорога шла между карагачей, среди которых были разбросаны всюду развалины фанз, свидетели прошлого восстания дунган. Во многих возобновленных постройках живут дунгане и китайцы, занимаясь земледелием на тучных, прекрасно орошаемых водою пашнях. Сойдя немного с дороги в сторону, разбили бивуак на убранной пашне, довольно кормной от обилия посторонних трав, растущих по арыкам. Прошли на первый случай всего только одиннадцать верст. Дорогой нам попадались луни, сокола, орлы, серые вороны, грачи, галки, черные дрозды и утки.
Следующий день дорога, держась того же направления, шла между пашен, обставленных карагачами; по арыкам и речкам, перебегавшим нашу дорогу с южных гор, росли: джигда, тополь, ива, облепиха, высокий чернобыльник, конский щавель, лопух, чертополох и другие; всюду встречались развалины. Днем порошил снег. Мы прошли 25½ верст и остановились по западную сторону селения Санджу, на месте, где мы стояли с экспедицией М. В. Певцова в 1890 году. Почти все селение представляет из себя развалины, среди которых вновь поселились китайцы, дунгане и чанту. В северной части селения стоит крепость, в которой помещается базар, ямынь окружного китайского начальника и лянза китайского войска. Ночью выпал неглубокий снег.
Далее за Санджу дорога пролегала среди леса больших карагачей; до обе стороны ее постоянно попадались разрушенные фанзы и в некоторых замечались жители. Сильно наезженная дорога не была многолюдна по случаю неспокойного времени, т. е. ожидания беспорядков со стороны дунган; безобразно устроенный телеграф, идущий на Кульджу и Чугучак, тянулся вдоль дороги. Мы прошли 35½ верст и, пройдя селение Хутубей [Хотуби], остановились на западном рукаве речки, снабжающей водой это селение. Оно довольно слабо заселено и представляет сплошные развалины. В нем имеется крепость и в ней 300 китайских солдат и гражданские китайские власти. С юга к дороге довольно близко подходили высоты – предгория Тянь-шаня. Днем шел снег. Возле бивуака по кустам видели много фазанов. Недалеко от нашего бивуака мы заметили при дороге среди развалин водруженный шест с насаженной бараньей головой. Это родственники казненного дунганина взяли его голову и в насмешку китайцам заменили ее бараньей. Селение Хутубей есть место, из которого экспедиция М. В. Певцова в 1890 г. свернула с [453] большой дороги на северо-запад к оазису Са-цзан-цза. Мы здесь хорошо покормили наших животных прекрасной травой, растущей среди кустов ивы и облепихи.
Небольшой снег ночью покрыл землю белой пеленой, по которой мы вышли из Хутубея, изменив свое направление на запад. Сопровождавшие нас от самого почти Урумчи леса тянутся далеко на север, как говорят, верст на 35; среди них находятся жители, живущие в селениях и фермах, разбросанных в лесу, и занимающиеся земледелием и скотоводством. Все эти поселения представляют собой развалины после посещения дунганами в прошлое их восстание. Жители – китайцы, дунгане и монголы, живущие работниками у тех и других.
Пройдя верст 13 от Хутубея, мы встретили развалины китайской кумирни и при ней три высоких шеста, с насаженными на них головами недавно казненных дунган. На 25½ версте пришли в селение Тухулу. В нем опять крепостца и масса развалин. Мы остановились на арыке между деревьев, отступя немного от дороги, чтобы избежать посещения проезжих, которые из любопытства лезли бы к нашему бивуаку. От Хутубея до селения Тухулу дорога держалась западного направления, склоняясь немного к югу. Из Тухулу она пошла на северо-запад-запад опять лесами; по сторонам ее среди распаханных полей теснится множество развалин. Многие развалины понемногу восстанавливаются, главным образом кумирни и казенные учреждения; на расстоянии всего нескольких верст построено много лянгеров, постоялых дворов и грязных гостиниц с хозяевами, одетыми в рубище и лохмотья.
Множество речек, бегущих с южных гор, пересекало дорогу и убегало на север в леса и болота. На половине пути от Тухулу к Манасу встретили селение Да-шихо; в нем мы увидели множество пашен, брошенных на произвол судьбы, неубранными; большинство жителей ко времени нашего прихода сбежало, напуганное дунганскими беспорядками, которые в Манасе уже были прекращены.
Такой печальный вид имели почти все пашни до самого Манаса. Мы в него не пошли, а остановились у западного угла северного фаса городской стены, верстах в трех, пройдя 5 ноября всего 32 версты.
Город Манас, прежде более обширный, опоясан массой развалин. Городская стена, имеющая 4 ворот, тянется на юг около двух верст и с востока на запад до 1 версты. В крепости базар и довольно оживленная торговля; но в настоящее смутное время она притихла. Население города смешанное, китайцы и магометане, есть и пришлые калмыки-работники.
С нашего бивуака на юг в предгорьях Тянь-шаня видно было ущелье, из которого выбегала Манасская река, которая, делясь на два сильные рукава, охватывала город с востока и запада. До нас доносились из города звуки военных рожков, на которых неумело играли китайские горнисты, и ружейная учебная стрельба. Гарнизон усилен войсками из Урумчи, что вызвано было дунганской вспышкой. Говорят, что китайцы казнили очень многих окрестных дунган после только что прекратившейся вспышки дунган в Манасе.
Мы в город не ездили, ибо особенной нужды в этом не чувствовали, имея в достаточном количестве все необходимые до нашей границы запасы. К нам на бивуак китайцы не лезли, они мало выезжали за город, боясь дунган. Мирные дунгане тоже имели какой-то растерянный вид. Окрестные фермы в большинстве были покинуты, пашни и табачные [454] плантации стояли неубранными, засыпанные снегом. Узнав, что мы русские, пригородные дунгане с большим интересом расспрашивали переводчика о нашем селении Токмаке, Семиреченской области, которое заселено дунганами, выходцами из Китая. Токмак у здешних дунган теперь земля обетованная, все они с завистью говорят о русских дунганах и высказывают надежды когда-нибудь быть русскими подданными, чтобы жить тихо и спокойно и заниматься своим хозяйством без страха быть ограбленными или убитыми.
Наши животные пользуются хорошим кормом и запасаются силами на переход через Джунгарию. Тучи уток проносятся стороной и над бивуаком, ввиду близости обширных болот, начинающихся от северной стены города. С стоянки нашей мне удалось засечь Богдо-ула, благодаря временно прояснившейся погоде, но астрономического определения положения города Манаса сделать не удалось, хотя ради этого я остался тут дневать, – небо все время было подернуто облаками, мешавшими видеть светила.
Наш путь от Манаса пролегал сначала среди болот, и чтобы не завязнуть где-нибудь с верблюдами, я послал проводника-ламу вперед осмотреть дорогу хорошенько.
17 ноября утром оставили Манас. Шли больше без дороги среди болот, выбирая более удобные места по камышам; наши караванные животные вязли в грязи. Дорога страшно виляла; по сторонам выглядывали фермы. Во второй половине дороги выбрались из камышей и шли по песчанисто-солончаковой почве вдоль левого берега реки Сань-ча-хэ (восточный рукав р. Манасской), разводимой на множество арыков в оазисе Са-цзан-цза. Из растительности здесь преобладали хармыки, карагачи, тограки (тополя), тамариски, Reaumuria sp. и др. Из зверей видели зайцев, за которыми, неутомимо гоняясь, отводил свою душу Кутька, наша караванная собака. Встреченные нами поселяне говорили, что здесь водятся кабаны, тигры, рыси, малуны, волки, лисицы, козули и дзерены. Мелких грызунов множество. Тигры здесь редко нападают на человека; волки же часто нападают на китайцев и поедают их.
Фазаны, сороки, вороны, разные сокола, сорокопуты и воробьи здесь обыкновенны. В развалинах водятся совы и филины. Прилетают из гор и грифы, которых мы видели не раз парящими высоко под облаками.
Прошли 30 верст и остановились возле одних, из весьма многих в Са-цзан-цза, развалин на сжатой пашне у арыка. Всюду лежал снег тонким слоем. Наступившая ночь была тихая, облачная. Утром –13°Ц.
Далее дорога пролегала по солонцеватой глине, держась в общем северного направления, извиваясь в то же время самым отчаянным образом, повидимому, без всякой основательной причины, лишь благодаря незнанию настоящей дороги проводником-ламой, который постоянно заводил караван на ложные дороги. Очевидно, он сам здесь раньше не проезжал, а вел нас, по предварительным у кого-либо расспросам, наудачу. Несмотря на это мы все-таки через 25 верст пришли к селению Дун-дун-за и для остановки опять-таки воспользовались сжатой пашней, на которой разбили бивуак.
На бивуаке и дорогой нам попадались главным образом следующие растения: тамариск, тограк, Halostahys caspica, саксаул обыкновенный и саксаул Регеля, сугак, хармык, джигда, ива, карагач, белолозник, роза, карелиния, кендырь, Melilotus, статица, 4 вида солянок, подорожник, рогозник, осоки, полынки и чернобыльник, камыш, дырисун и другие злаки. [455]
Дорогой встречались жалкие лачуги, немного восстановленные из развалин убогими китайцами, имеющими вид оборванных нищих. Нашего не знающего дороги проводника-ламу нам нужно заменить другим, более сведущим по этой части. Соседи китайцы говорили, что впереди мы встретим калмыков, пастухов, которые должны собираться в это время с летних заработков домой в Кобук-сар, куда и мы держим свой путь, следовательно, можем надеяться найти знающих дорогу попутчиков.
Проведя ночь в Дун-дун-зе, на утро мы в том же направлении прошли 8½ верст к селению Ян-синь-фа, расположенному на арыке, в котором мы могли запастись водой на предстоявший четырехдневный безводный переход. В Ян-синь-фа живет 5 китайских семей земледельцев, имеющих немного баранов, пасущихся в окрестностях. Китайцы крайне лживы и без всякой необходимости, единственно из нерасположения к янгузам (заморским чертям), бессовестно нам врали и обманывали нас; вчера в Дун-дун-зе нас уверяли, что мы встретим монголов впереди, а на другой день в Ян-синь-фа говорили, что впереди монголов больше не будет, все остались назади. Совершенно случайно на экскурсии были встречены монголы, которые объяснили свое появление вблизи нас охотой и указывали свое жилье очень далеко; на мое предложение ехать с нами в качестве проводников, они обещали дать ответ вечером. Вечером они приехали и привезли с собой изъявившего согласие ехать с нами; жилище их оказалось от нас в недалеком расстоянии, врали же они по наущению китайцев, которые им говорили: «не говорите русским правды, а все врите – худого от этого не будет, а будет только лучше». Здесь в Ян-синь-фа, благодаря временно разъяснившейся погоде, мне удалось определить положение этого селения: оно лежит на высоте 1 128 футов выше уровня моря, при широте 44° 49' 35" и долготе от Гринвича 84° 11' 39". Местность эта на обзорной карте не совсем схожа с моей съемкой, а потому я счел не лишним приложить еще особую карточку в 20-верстном масштабе, составленную мной на основании моей съемки вдвое уменьшенной и приуроченной к астрономическому пункту в селении Ян-синь-фа. На основании этой съемки не определенный до сих пор астрономически город Манас должен быть передвинут значительно на юг 139.
Перед вечером небо расчистилось от облаков более чем на половину, и при совершенно тихой погоде температура стала заметно понижаться; к девяти часам термометр показывал уже –12°Ц. Ночью же при совершенно тихой и ясной погоде мороз доходил до –20°Ц. Вследствие этого обстоятельства в арыках образовалось много толстого льда, которого мы имели возможность набрать для запаса в мешки, на четырехдневный безводный переход, кроме воды, захваченной в трех макинтошах (15 ведер), и таким образом мы были обеспечены водой более чем на пять суток и смело могли пуститься в путь и одолеть стопятидесятиверстный безводный переход. С такими запасами воды и покормив животных в ур. Ян-синь-фа, мы утром 10 ноября оставили его. Воды действительно не встречали по дороге; перейдя широкую полосу камышей, растущих по осохшему болоту, мы вступили в местность с солонцеватой глиной, поросшую тограками, тамарисками и саксаулами. На восьмой версте встретили небольшую разрушенную крепостцу, служившую убежищем окрестным китайским поселянам в прошлое восстание дунган, но должного сопротивления дунганам она оказать не могла и была ими разрушена. Немногим удалось бежать в [456] соседние северные пески Дзосотын-элисте, где большинство погибло от жажды. На восток отсюда, верстах в семи, стоит другая, тоже глиняная, крепостца Шишин-хото (Шишигын-хото), служившая убежищем для манасских китайцев; эту крепостцу постигла та же участь, как и первую.
Верст через пятнадцать от Ян-синь-фа дорогу нашу стали пересыпать пески, разбросанные сначала барханами по твердой глинистой почве, а затем вздымающиеся более крупными барханами. По пескам были раскиданы заросли саксаулов очень больших размеров, между саксаульников много суши и лома, старых мертвых деревьев. Пройдя песками версты две с небольшим, мы поднялись на высокий бархан, на вершине которого сооружено огромное обо из сухих дерев саксаула; оно называется Дзос-обо. Проезжие монголы жертвуют и бросают на обо медные китайские деньги (дзосы) чохи, откуда и произошло самое название Дзос-обо. С этого обо, несмотря на большую дальность расстояний, мне удалось видеть и засечь горы Богдо-ула, Джаир, Семис-тау, Сырхэ, Саур.
Самые пески тоже носят это имя и называются Дзосотын-элисте. Песок мелкий, имеет вид темносеро-желтый. Пески эти вскоре после обо кончаются и уходят на восток, откуда распространяются на север под именем Элистын-гоби. Мы встречали следы диких верблюдов и в изобилии каких-то грызунов. Пройдя 39 верст, мы должны были остановиться вследствие надвигавшихся сумерек в урочище Дзосотын-бюрюк. В песках снегу мы не встретили. Дневная температура, несмотря на слегка прикрытое облаками небо, в тени была лишь –6°Ц; в 7 ч. утра –19° и в 9 вечера –7°Ц. Благодаря довольно свежей погоде, животные провели день хорошо, не страдая от жажды; собакам все-таки пришлось дать немного воды. Животных пустили на час до полных сумерек погулять среди саксаульников, которые с удовольствием щипали верблюды; лошади же и бараны довольствовались, кажется, только свежим воздухом. Здесь мы провели тихую и облачную ночь.
Утром продолжали итти на север. Дорога извивалась зигзагами, выбирая места среди бугров тамариска и саксаула. Мы шли по солонцеватым глинам среди полумертвых саксаульников и пересекали несколько хаков (солончаков, наполняющихся иногда водой 140) с твердыми потрескавшимися глинами. По дороге для приметы часто наложены из куч сухого саксаула «обо». Наибольшее из них мы встретили на 13 версте – Амнэ-обо, стоящее на южной окраине перейденного нами солончака Уму-хак. Всю дорогу итти было хорошо при тихой погоде.
Наши животные хорошо прошли и второй день около 40 верст. Снегу по пути не встречали. Ночлег наш был в пустыне, где мертвые, разрушающиеся от времени и бурь, бугры саксаулов наводили на окружающую местность еще более унылый вид. Здесь и верблюдам щипать было нечего, свежего куста саксаула ни одного, а потому с прихода каравана животные все были привязаны на ночь; лошади получили немного зерна; дали зерна и баранам, которые вчера почти не ели. Вечер был прекрасный в темной безмолвной пустыне. Наши люди набрали множество сухого саксаула, сложили большой костер и подожгли его. Он моментально разгорелся; искры вырывались большими снопами и летели к темному небу; громадные языки огня, озарявшие наш бивуак и окрестную пустыню, тянулись за ними и опять моментально сокращались. Картина была красивая, необыкновенная.
Ночь опять тихая, облачная и на этот раз довольно теплая, мороз доходил только до –7°Ц. Утром поднялись довольно рано и продолжали [457] путь; глинистую почву не толстым слоем прикрывал неровнозернистый, довольно мелкий светложелтоватый песок. Вид местности не изменялся: те же, что и накануне, бугры с сухими саксаулами, те же полуразрушенные трупы саксаульников всюду разбросаны по дороге.
Наконец мы увидели впереди довольно гладкую, лишенную бугров, поверхность большого солончака Дабасун-нора и на 15-й версте подошли к нему. Воды в нем не оказалось, и мы имели возможность, не обходя его, пересечь поперек по совершенно гладкой глинисто-солончаковой поверхности, абсолютная высота которой, по сделанному мной измерению, на середине солончака равнялась 990 футам. Образчик взятой почвы состоял из самосадочной поваренной соли, волокнистой, белой, загрязненной желтым илом, а верхний слой взятой с поверхности почвы состоял из тонкослоистой желто-бурой глины.
Из Дабасун-нора монголы добывают невысокого качества соль и продают ее в Манас и другие селения поблизости к нему. Окружность площади солончака заливается временами водой с запада – речкой Холин-гол; с северо-запада иногда тоже забегают воды из ур. Мукуртай, через посредство реки Орху и озера Айрик-нор. С восточной стороны к солончаку довольно близко подползают пески Элистын-гоби. За Дабасун-нором, немного пройдя, мы встретили другой хак (солончак), тоже наполняемый иногда водами из Мукуртая и с севера из р. Кобука. Монгол говорил, что старики помнят случаи, когда этот хак настолько заливался, что с солончаком Дабасун-нором составлял одно озеро. Судя по почве разделяющего их пространства, можно думать и теперь это тоже случается, хотя и не каждый год. И этот солончак мы не обходили, а пересекли его поперек. Монгол назвал его Ихэ-хак. Далее за ним пошли глины с саксаульниками, размытые приходящими иногда сюда водами из р. Кобука, которая разливается здесь по поверхности на огромное пространство, заполняя солончаки. Здесь саксаульники более жизненные; встречаются большие кусты солянок и чернобыльников.
Пройдя в течение этого дня около 40 верст, мы расположились перед сумерками на ночевку. Здесь наши животные имели кое-какой корм, но были обречены проводить уже третью ночь без воды, исключая собак, которые получали воду каждый день, и баранов, которым в небольшом количестве тоже давалась вода, добываемая из запасного льда, взятого из Ян-синь-фа. По словам проводника, на завтра мы должны встретить воду р. Кобука верст через семь от настоящего ночлега. День простоял тихий, облачный. Такая же наступила и ночь. Наши люди пили чай перед огромным костром, как и вчера сложенным из сухих саксаулов.
Чтобы скорее притти на воду, мы, встав рано утром, при свете костра, напились чаю еще до рассвета и, не дожидаясь его, успели оставить место нашей ночевки; шли между кустов солянок, чернобыльников, Atraphaxis sp., стали попадаться хармыки и сугаки по глине, смытой водой, бежавшей здесь прежде из реки Кобука. Но русла этой реки еще не достигли, несмотря на то, что указанное проводником расстояние прошли; наконец увидели впереди лес и в нем надеялись встретить реку. Лес этот состоял из высоких тополей и ив. Среди леса мы встретили пашни, совершенно запущенные и давно уже не обрабатывавшиеся. Мы пришли в местность, называемую Кобук-сар. На 15-й версте пришли на русло р. Кобука, но воды в нем ее нашли; берега поросли прекрасной высокой травой. Тут же мы увидели пастуха монгола с несколькими баранами; он указал нам направление вверх по реке, на которой мы должны встретить воду через несколько верст... [458]
Хорошими пастбищами, сопровождавшими реку, мы прошли семь верст и вышли в урочище Шазга, поросшее тополевым лесом, среди которого стояло несколько несчастных юрт возле пашен, разбросанных клочками в большом беспорядке между дерев и прескверно обрабатываемых. Здесь имелся колодец, из которого монголы пользовались водой, ибо до сего места вода в реке еще не добегала. Мы разбили свой бивуак под тополевыми деревьями, сделав переход в 32 версты. Животных пустили на пастьбу и по очереди поили понемногу всех, что повторяли не один раз. Они пили с большой жадностью, так что их приходилось отводить силой от колодца, чтобы они не опились сразу. Корму для них было достаточно как по убранным пашням, так и по кустам.
Встреченные нами здесь монголы живут в поражающей бедности: номадов в таком нищенском состоянии я еще ни разу нигде не встречал. Юрты их старые, продырявленные или составленные из клочьев продымленного, черного от копоти войлока, а за недостатком и последнего обложены наполовину шкурами антилоп и баранов. В одном месте я увидел жилище, устроенное в куче соломы, из которой выходил дым. Я нагнулся заглянуть в темное отверстие, служащее и окном, и дверью, и выходом для дыма из этого жилища, и увидал в черных, грязных тряпках полунагих, покрытых корой грязи, трясущихся ребятишек, жавшихся к дымному костру из аргала, понудившему меня своим едким дымом, захватывающим дыхание и выжимающим слезы из глаз, скорее вырваться на чистый воздух. Кроме дыма атмосфера этого чрезвычайно грязного жилища сама по себе была невыносима для носа, привыкшего к свежему воздуху. Я дал немного серебра, имевшегося случайно в кармане, ребятишкам и поспешил скорее их оставить. Помочь им я ничем не мог при нашем спешном движении домой.
Здесь по Кобуку живут самые несчастные монголы; многие из них не имеют даже вовсе никакой скотины. Десяток баранов, это – уже некоторая степень благосостояния. На летние месяцы мужчины уходят на юг в Шихо, Манас, Урумчи и в промежуточные селения работниками к китайцам и дунганам, от них приобретают только дурные стороны китайской гражданственности и все их скверные и пагубные привычки: курение опиума, пьянство, игру в кости и разврат в различных видах. Все заработанные за лето деньги они обыкновенно прокучивают на месте же и возвращаются домой в Кобук-сар такими же нищими, как и ушли на заработок, с прибавлением еще болезней, заимствованных у китайцев и распространяемых дома, где они принимают ужасный характер; мы встречали многих утративших носы или с изъязвленными губами и глазами. На иных нехватает духа смотреть, так безобразно они выглядят. За очень редкими исключениями есть и порядочные люди, которые занимаются усердно дома земледелием и охотой: бьют куланов, антилоп и, как говорят, даже диких верблюдов. Эти едят лучше, вообще лучше живут и не имеют такого изношенного вида, как живущие отхожими промыслами в китайских селениях. В русские пределы эти монголы вообще не ходят ни за какими нуждами, боясь встречи с киргизами.
В Шазга мы отпустили проводника и взяли нового до кумирни Матеня. Название урочища Шазга произошло от обилия здесь сорок. Кроме них мы видели фазанов, ворон, воробьев, ремезов, фруктоедов и др. Видели очень много зайцев; говорят, что здесь много волков, лисиц, дзеренов, попадаются малуны и в лесу возле реки козы. Мы поймали на бивуаке маленькую кутору (Sorex sp.). [459]
В Шазга мы только переночевали и на другой же день перешли в урочище Убдун-таряне, лежащее выше по реке на семнадцать верст. Здесь решили передневать, чтобы сделать астрономическое наблюдение, если позволит погода. Мы разбили бивуак в очень красивом месте на берегу реки Кобука в ивовом лесу. Тут же попадались тополя, джигда, колючка, саксаул, тамариск, дырисун и другие злаки, солянки, кендырь, солодка, чернобыльник, Brassica sp., хармыки, сугак, ревень, бударгана, Atraphaxis вр, ломонос (Clematis Orientalis и Glematis sp.), камыши, Reaumuria sp., Cynanchum sp., белолозник, василек розовый и еще другие сложноцветные.
Оба дня, проведенные здесь, простояли облачные, и наблюдений сделать не пришлось. Тут мы добыли последних фазанов, водящихся по пашням. Это урочище расположено на абс. высоте 1 700 футов.
После проведенной здесь дневки мы продолжали двигаться вверх по Кобуку, на берегах которого, кроме бедняков монголов, встретили две фанзы китайцев, высасывающих остатки жалкого достояния несчастных обитателей Кобука. Пройдя эти фанзы, мы вскоре оставили реку вправо, где она врывается в ущелье гор Семис-тау, отмывая от восточного конца их небольшую группу Аргалты, и вступили в холмы южного склона Семис-тау, которые представляли темную, почти лишенную растительности, щебневую поверхность, лишь изредка поросшую кипцом (Stipa sp.); влево стояла небольшая скалистая масса Сырхэ. Мы прошли 36 верст и ночевали с запасными водой и дровами.
На другой день, покинув ночевку, мы перешли горы Семис-тау пологим валом на северный их склон, коим по мягкому лугу спустились в долину р. Кобук. На севере за ним стоял покрытый снегом хребет Саур, круто опускающийся в долину Кобука своими южными склонами, темнеющими по ущельям хвойными лесами. Долина Кобука довольно просторна с хорошими пастбищами, местами у реки болотиста; мы видели на ней немного кочующих монголов. По мере нашего движения вверх по реке нам стал попадаться сдутый ветром в небольшие бугры снег. Днем тепло доходило до +5°Ц. Мы оставили Кобук, приходящий слева, и на 36 версте остановились на левом притоке его, идущем с Саура, в шести верстах ниже стоящей на нем кумирни Матеня. В кумирне этой теперь никто не живет, она совершенно заброшена, даже нет сторожа.
Здесь мы встретили пастуха, указавшего нам стойбище из нескольких монгольских юрт, в которых мы нашли проводника через перевал Цаган-обо к Чиликтинскому пикету, расположенному уже в пределах России; доведшего же сюда из Кобук-сара монгола отпустили обратно. Эта проведенная близ кумирни Матеня ночь была последняя на чужбине; она памятна нам своей неистовой бурей, заставившей нас среди ночи привязывать юрту к тяжелым вьюкам, чтобы не унесло ее ветром. Под утро буря притихла внизу, где мы стояли; но состояние погоды, повидимому, ничего хорошего не предвещало: в горах, через которые лежал наш путь, свирепствовал снежный буран, совершенно скрывавший их от нас взметаемым бурею снегом. Нетерпение скорее ступить на родную землю понудило нас пренебречь всеми этими неблагоприятными в дороге обстоятельствами, и, напившись чаю, мы тронулись в путь.
Нам почти с места пришлось итти в гору по снеговым скатам. Часа через два пути небо стало прояснивать, и туман стал сползать с гор в долину р. Кобук и заполнять ее. Горы скоро очистились совершенно и осветились уже взошедшим солнцем, озарившим сверху облака, расстилавшиеся по долине Кобука под нашими ногами. [460]
Через пять часов хода без большого труда мы достигли кучи сложенных камней Цаган-обо, обозначающей границу нашей великой России с Китаем.
Отсюда мы увидели расстилавшуюся к северу чиликтинскую долину и за ней хребет Манрак, заслоняющий собой Зайсанский пост, ныне город Зайсанск, первый населенный русскими людьми пункт на нашш пути возвращения на родину, о котором уже более месяца говорили между собой люди отряда с каким-то вожделением, с нетерпением стремившиеся скорее ступить на родную землю.
Высота этого перевала достигает 6 500 футов выше уровня моря. Окружающие горные породы состоят из мелкозернистых розовых, роговообманковых гранитов, сильно спрессованных глинистых зелено-серых сланцев и биотитовых гранито-порфиров.
Мы выстроились на перевале, и тремя залпами из берданок послали свой первый привет дорогой отчизне, в пределы которой с волнением вступали после 30-месячного отсутствия.
Затем, обратясь в сторону покидаемого Китая, послали и ему три прощальных залпа. Мы прощались с жизнью, полной всяких треволненй и опасностей, но близкой к природе, вольной и свободной, чего никогда в заменит искусственная жизнь стесненных и загрязненных городов, с их условными удобствами, которые не для всех удобны и доступны, а если и доступны, то добываются потом и слезами других людей. Да, прожитое время в странствовании, вероятно, будет всю жизнь вспоминаться многими из нас как самое счастливое время в пройденном жизненном пути. Мы все, осенив себя крестным знамением, обнимаясь, поздравляли друг друга с прибытием на родину, радуясь радостями, неизвестными многим, не покидавшим надолго своего отечества. В отряде господствовало необычайное веселье и разговорчивость, а то в последние дни люди был как-то особенно сосредоточенны и молчаливы – всех преследовало нетерпение скорее попасть в Россию.
Вниз с перевала дорога пошла уже по родной земле, по ущелью р. Цаган-обо-гол. Нам попадались монголы, шедшие из города Дурбульджина.
Выйдя из гор на долину чиликтинскую, мы встретили посыльного с двумя джигитами киргизами от зайсанского уездного начальника, Н. П. Кирьянова. Они нас привели к пикету, возле которого были выставлены для нас юрты. Здесь нас встретили с хлебом-солью киргизский волостной старшина Чиликтинской волости Зайсанского уезда и другие киргизские власти. Зайсанский уездный начальник, многоуважаемый Н. П. Кирьянов, любезно выслав нам навстречу людей, прислал с ними свою хлеб-соль в виде вина, хлеба и разных сластей. Начальник зайсанской таможни Давыдов тоже весьма предупредительно командировал для встречи нескольких таможенных стражников, чтобы в случае необходимости оказать нужную помощь. Несмотря на большой 40-верстный и довольно трудный, вследствие глубокого снега, переход, от кумирни Матеня до Чиликтинского пикета, люди отряда еще долго за полночь не засыпали; разговорам с приехавшими из Зайсана людьми и киргизами не было конца. Тревожно-радостно прошла эта первая, после 30 месяцев, ночь в пределах отчизны.
Утром еще до четырех часов, в полной темноте, мы покинули пикет с его гостеприимными юртами и, сопровождаемые встретившими нас, пересекли чиликтинскую долину в северо-восточном направлении и вошли в горы [461] Манрак, где остановились на последний экспедиционный ночлег в ущелье р. Уй-дон, убегающей из гор в долину зайсанскую. Здесь для нас среди прекрасного леса у самого берега реки были выставлены юрты для ночлега. Мы прошли в течение дня 45 верст. Дни короткие, и мы шли от темна до темна. Последняя ночь, проводимая в степи, прошла тревожно: масса разнообразных мыслей об ожидающем нас свидании с дорогими соотечественниками в Зайсане, о Петербурге, родных, знакомых теснилась в голове и отгоняла сон. Еще при совершенной темноте все уже встали и сидели у костра, с нетерпением ожидая проблеска утренней зари, чтобы двинуться в путь и скорее вступить в Зайсанск, о котором последний месяц путешествия было столько вожделенных разговоров. Отсюда дорога шла все горами, невысокими и довольно мягкими до самого Зайсанска, к которому они подходят вплотную, падая на окраину города своими северными склонами.
Еще не доходя до города, в горах мы с восхищением услышали неслыханный в течение трех лет колокольный звон зайсанской церкви; там шла служба по случаю праздника введения во храм пресвятой богородицы (21 ноября). По мере нашего приближения, звон становился яснее и громче. Вскоре мы с радостью увидали П. К. Козлова с Власенко и А. С. Хохловым, моим старым знакомым зайсанцем, и других выехавших за город нас встретить.
П. К. Козлове урядником Шестаковым приехал в Зайсанск ранее нас, 7 ноября, пройдя из Люкчюнана Гучен, реку Урунгу, мимо оз. Улюнгура, обойдя с севера горы Саур, через сел. Киндырлык. На окраине города, при спуске с гор, нас радушно встретили уездный начальник Н. П. Кирьянов и служащие в различных учреждениях Зайсанска. Многих я встречал уже не в первый раз. Командир казачьего сибирского No 3 полка, он же и командующий войсками в городе, полковник Вологодский, крайне предупредительно приказал приготовить для экспедиции помещение в доме командира батареи, ушедшей на Дальний Восток, в Уссурийский край. Здесь мы имели полную возможность поместиться сами с людьми и разместить все наши коллекции.
Сейчас же по приходе в Зайсанск были отправлены телеграммы в Главный штаб, в Русское Географическое общество и близким родным, с извещением о благополучном и радостном вступлении экспедиции в пределы дорогого отечества.
В ответ была получена на мое имя телеграмма военного министра.
Телеграмма вице-председателя Русского Географического общества П. П. Семенова несла нам привет и лестные поздравления. Затем следовали радостные телеграммы от родственников.
Зайсанское местное военное и городское общество весьма радушно нас чествовало, устраивая нам обеды и вечера.
Наша команда-семья была расформирована: мы с грустью провожали своих товарищей – солдат и казаков – к их служебным частям и, может быть, чтобы не встретиться со многими никогда более! Не легко было следить за уносившимися тройками, увозившими от нас людей, с которыми в течение почти трех лет мы делили все труды, лишения и все радости нашей счастливой страннической жизни, направляемой всеми единодушно для одной общей задачи – выполнения целей экспедиции!
Отдыхать в Зайсане не пришлось: мы перекладывали коллекции для перевозки на лошадях и далее по железной дороге. Хлопоты по отправке и сдаче в транспортную контору для доставления коллекций в Петербург принял на себя зайсанский городской голова А. С. Хохлов. [462]
7 декабря, напутствуемые всевозможными добрыми пожеланиями радушных зайсанцев, мы, т. е. я с П. К. Козловым, фельдфебелем Гавриилом Ивановым и С. У. Смирновым оставили Зайсанск, так тепло встретивший нас при вступлении экспедиции на родину.
В Семипалатинске, Петропавловске и Омске нас тоже ожидали радушные приемы. Из Омска по новой Сибирской железной дороге через Москву мы прибыли 2 января 1896 г. в Петербург, который перед тем оставили
1 апреля 1893 года.
Так закончилась экспедиция Русского Географического общества в Центральную Азию 1893–1895 гг.
-----------------------------------------------------------------------
-----------------------------------------------------------------------
Турцию с населением Центральной Азии объединяет одно и то же расовое наследие. Насколько такое утверждение уместно?
/////////////////////////////
Ранней весной 1755 г. маньчжурская армия двумя колоннами вторглась в Джунгарию. Одна колонна под командованием
военачальника Баньди шла из Улясутая, другая во главе с полководцем Юнь-ханем выступила из Баркуля. Обе армии, общая
численность которых определяется источниками по-разному, в
пределах от 90 тыс. до 200 тыс. человек, должны были соединиться в Тарбагатае, в районе оз. Эби-нор на Боротале. Амурсана был назначен императором маньчжуров командиром авангарда армии Баньди. В конце апреля обе армии, соединившись
в условленном месте, подошли к р. Или, переправились через
нее и двинулись дальше, не встретив сопротивления и не сделав
ни одного выстрела.
Ойратское ханство — предмет давней ненависти маньчжурских завоевателей, — войну против которого начал еще император Кан-си и продолжали его преемники, фактически перестало
существовать еще до маньчжурского наступления 1755 г. Никто не поднялся, как бывало раньше, на защиту независимости
ханства. Ойратские феодалы сдавались на милость победителя,
даже не пытаясь оказать сопротивления; ойратский народ, деморализованный бесконечными княжескими распрями, лишенный руководства, измученный и разоренный, также на первых
порах был не в состоянии противиться завоевателям. Излишними оказались чрезвычайные приготовления маньчжуров и огромная маньчжурская армия.
14 мая 1755 г. авангард маньчжурской армии во главе с
Амурсаной вступил в долину р. Текес, где вошел в соприкосновение с немногочисленной и небоеспособной армией Даваци.
Последний, не приняв боя, бежал в сторону Кашгара, оставив
жену и детей, но был схвачен 8 июня в г. Куча местными мусульманскими правителями и отдан в руки Амурсаны. Амурсана доставил пленника в ставку маньчжурского главнокомандующего. Присутствовавший при этом русский казак Бурков
свидетельствует, что Даваци, узнав в нем и его товарищах русских людей, просил, чтобы они «об нем сказали в Российской
стороне, что он никакой ссоры иметь не желал, и что ныне в
таком несчастьи находится, — а больше оного ему говорить не
дали» 18.
Цянь-луя получил сообщение о поимке Даваци, когда находился на охоте в провинции Жэхэ. Он приказал доставить Даваци в Калган, а пленных нойонов и зайсангов отвести в тюрьмы Пекина./http://www.spsl.nsc.ru/FullText/%D0%9A%D0%BD%D0%B8%D0%B3%D0%B8/%D0%A3%D1%81%D1%82.%209%20%D0%97.671.pdf/
